Викинг. Бог возмездия

Он весь ощетинился, когда Сигурд рассказал об этом, и принялся проклинать себя за то, что не остался в деревне, чтобы сразиться с бандитами. Солмунд обозвал его болваном-переростком, сказав, что, если б Улаф не взял его с собой, чтобы встретиться с другими ярлами, он был бы мертв, как и остальные. Но его слова возымели такой же результат, как плевок в сильное пламя.

– Бьюсь об заклад, он творил какое-то заклинание против захватчиков, и им это не понравилось, – предположил Улаф.

Сигурд представил, как борода годи шевелится от проклятий в адрес людей Рандвера, как он плетет заклинания, чтобы отправить их в Хельхейм, как вопят захватчики, поджигая дом годи, и жуткие крики птиц, летучих мышей, хорьков, крыс и других мелких зверьков, которых Асгот держал в ящиках или привязанными к колышкам, вбитым в землю. Потому что, как бы ни бахвалились друг перед другом тэны ярла, они наверняка испытывали страх – ведь всем известно, что злить годи очень опасно.

– Рандвер не знал, что с ним делать, – сказал Солмунд. – Как будто они поймали волка за хвост.

– Да уж, я бы лучше пытался удержать волка, чем Асгота, – заявил Улаф.

Люди ярла Рандвера не стали убивать годи – что было бы настоящей глупостью, и это все понимали, – но Сигурд хотел знать, что они с ним сделали, потому что никто в своем уме не станет покупать годи в качестве раба.

Среди почерневших бревен сверкали тлеющие угли, подобные глазам дракона; другие упали на землю, разбросав в разные стороны тучи искр, которые налетали на смотревших на пожар людей, оставляя на рубахах и штанах крошечные черные дырочки. Пламя тянулось к самому небу; казалось, будто огонь вызвал собственный ветер, и его голос тихонько нашептывает печальную сагу. Сигурд наблюдал за столбами дыма и не сомневался, что боги обязательно его увидят.

Он подумал, что от обжигающего жара внутри «Дубового шлема» на белой коже его матери появились громадные волдыри, а золотые волосы с седыми прядями ярко вспыхнули, точно шлем героя, только что вышедший из кузни, и исчезли. Все собравшиеся знали, что очень скоро их окутает запах горящей плоти, но никто не прикроет лицо рукой и никто не станет морщиться. Потому что с этого дня и до их собственной смерти они стали единым целым и впитают каждую, наполненную горечью каплю из уважения к тем, кто стал жертвой захватчиков.

Когда все было кончено и остались только главная крыша и дубовые колонны, которые облизывало пламя, но которые продолжали стоять, те, кто собирался уйти с Сигурдом, взяли все, что могло им пригодиться, попрощались с родными, если они у них были, и приготовились покинуть Скуденесхавн. Улаф сказал тем, кто оставался в деревне, не устраивать выступлений против нового ярла и, более того, постараться встретить его с распростертыми объятиями.

– Сделайте все, что в ваших силах, чтобы облегчить себе жизнь, – добавил он. – Ярл Харальд и наши близкие умерли, и вы больше никогда не увидите в этой жизни их лиц. – В его глазах больше не стояли слезы. – Принесите Рандверу клятву верности, если он вас попросит, потому что вы больше ничего не можете сделать. Скажите ему, что дом ярла Харальда загорелся от крыши, которую подожгли его люди, – предупредил он, – потому что он разозлится, когда увидит, что его больше нет.

Улаф оставил своего старшего сына Харека присматривать за матерью и маленьким Эриком, поцеловал их по очереди и пообещал вернуться, как только появится возможность. Он не стал растягивать прощание, потому что это было не в его правилах. Но еще Сигурд понимал, что Улафу не по себе из-за того, что ему, сыну ярла, не с кем прощаться, что у него никого не осталось, кроме Руны, которая стала пленницей в Хиндере, и Улаф хотел защитить его от боли и необходимости смотреть на то, как других обнимают любящие руки.

На следующее утро семь человек покинули Скуденесхавн, оставив за спиной столбы дыма, по-прежнему лениво поднимавшегося над погребальным костром, в который превратился «Дубовый шлем» ярла Харальда. Дубовый шлем… Имя дали в шутку, но в его гибели не было ни капли веселья, и теперь его угли смешались с прахом погибших жителей Скуденесхавна. В самом конце «Дубовый шлем» не смог никого спасти. Возможно, боги находили это забавным.

«Не спускай с меня глаз, Всеотец», – подумал Сигурд, когда садился в лодку, и, повернувшись к морю, проследил взглядом за чайкой, которая пронзительно кричала, будто спрашивала, собираются ли они на рыбалку.

– Никакой рыбалки, птица, – пробормотал Сигурд в коротенькую бороду и положил меч на скамью рядом с собой. – Мы отправляемся на охоту.

Глава 6

Лодка, построенная из дуба так же, как корабли ярла Харальда, называлась «Выдра». Она достигала чуть меньше тридцати двух футов в длину и шести в ширину, и вполне могла быть детищем «Рейнена» или «Морского орла» – шесть досок в длину, первые две резко уходят вверх, почти до конца носа и кормы, пять пар весел, уключины, дно, банки и руль. В общем, красивая, отвечающая всем правилам и надежная. Но слишком маленькая.