Викинг. Страсти по Владимиру Святому

Чего он ждал? Приезда надменной царевны? Стоило ли?

Нет, князь о царевне и даже своем сватовстве не думал, с ним творилось что-то неладное.

Князю предлагали самых красивых девушек, приводили опытных женщин, несли серебро и злато, но он словно ничего не видел. Такого с Владимиром никогда не бывало, таким его дружина не знала. Князь мог отступить, передумать, уйти, даже удрать, но не превратиться в мятущееся существо.

Дружинники шептались:

– Словно околдовали…

– Эка невидаль – город захватили…

– Да и девок мало ли где и каких попортили…

А Владимир которую ночь не мог заснуть. От бессонницы покраснели и слезились глаза. Стоило их закрыть, как перед мысленным взором появлялась окровавленная Елена, протягивающая руки к своей дочери:

– Зачем я тебя родила для бесчестия?!

Эта картина уже была однажды в его жизни. Пожалуй, с нее и началось все.

Владимир вдруг отчетливо вспомнил то, что долгие годы прятал глубоко в себе, потому, что думать об этом было неприятно и даже страшно. Князь Рогволод, избитый и связанный, весь в крови, рычал сквозь разбитые губы и выбитые зубы:

– Проклинаю тебя, щенок! Жизнью своей за позор моей дочери заплатишь! Всех Рюриковичей проклинаю до двадцатого колена!

Рогволода убили, проклятье осталось. Откуда ему было знать, что собственное потомство проклинает?

Владимир никогда не рассказывал Добрыне об этих словах, сначала не мог прийти в себя от сотворенного, потом научился у варягов не обращать внимания, а потом показалось, что справился. Он загнал это воспоминание глубоко в свою память, чтобы не всплывало даже при виде Рогнеды.

Рогнеда Рогволодовна… Любил и любит ее, чего уж там скрывать. Любит сильней, чем любую другую женщину, и разлюбить никогда не сможет. Но каждое мгновение с ней – это воспоминание о том страшном дне. Она никогда не напоминала, кроме последней ночи, но и тогда не за себя высказала, а за убитых родных. Понимал ведь, что не простит, но отказаться от нее не мог.

Это и впрямь было похоже на колдовство – Владимир вдруг стал вспоминать всех, кого убил сам или убили по его приказу, всех, кого обесчестил, унизил, обидел. Не он один, так поступали все вокруг, даже христиане. Не только викинги твердили: убей или будешь убит, разве не так крушили черепа и кости врагам, соперникам или просто добыче христиане?

Чем больше думал, тем сильней мучила бессонница, из-за которой слезились глаза, и голова болела так, словно по ней ударили боевым топором, вмяв шлем в кости. Однажды даже осторожно проверил рукой, не получил ли и впрямь удар, сгоряча не заметив? Нет, голова как голова, без вмятин. Но раскалывалась даже от громких звуков. А глаза от яркого света болели, приходилось прятаться в полутьме.

Наверное, нужно было срочно уходить из разоренной Корсуни, но Владимир чего-то ждал.

Из Константинополя пришел ответ, что царевна спешит к своему жениху.

Владимир только поморщился:

– Может, не торопиться, не очень-то и нужна.

Она приплыла скоро.

На пристани царевну встретил только корсунский священник, стал что-то торопливо объяснять, принцесса спрашивала, он отвечал… Наконец, Анна кивнула:

– Пойдемте к нему.

Князь встречать не вышел – яркий свет был уже просто невыносим, потому Владимир сидел в комнате с одной-единственной свечой. В голове не просто гудело, там вспыхивали какие-то молнии, словно Перун гневался у него внутри или Тор бил своим молотом.

Царевна Анна, войдя внутрь, даже не сразу увидела будущего мужа. Толпившиеся позади придворные дамы и служанки с беспокойством оглядывались. После великолепия императорского дворца Константинополя разоренная Корсунь казалась ужасным местом, а небольшая темная комната и вовсе норой или тюрьмой.

Анна повернулась к своим дамам:

– Вы можете идти. Мне нужно поговорить со своим супругом.

Закрыла дверь за собой плотней и присела на стул перед столом, за которым, отвернувшись от свечи, сидел Владимир.

Даже в полутьме было видно, что князь красив. Да, измучен болезнью, неудачами, чем-то еще, но хорош собой.

– Я Анна, дочь императора Романа.

– И шлюхи Феофано? – усмехнулся князь.

Сейчас эта женщина была так далека от того покоя, который ему необходим! Хотелось просто прогнать, но для этого потребовалось бы открыть двери, кого-то позвать, закричать, а голова и без того раскалывалась.

Царевна словно не заметила нелестную характеристику собственной матери. Она неожиданно поинтересовалась:

– Чего вы хотите, князь?

– Что?

Дура? Если требовал в жены, то чего же хотел?

– Чего вы сейчас хотите?

Владимир очень хотел, чтобы она ушла, но сказал иное:

– Не знаю, чего больше – убить себя или всех, кто вокруг.

Анна неожиданно согласилась:

– Тогда мы хотим одного и того же. Я тоже хочу убить всех вокруг.

– Начните с меня… Одна жена уже пыталась.

– Князь, вам надо заново креститься, чтобы смыть все прежние грехи. Станет много легче.

– Угу… Как после бани.

Анну передернуло от этих слов, но она сдержалась, тем более Владимир сделал полупрезрительный выпроваживающий знак, давая понять, чтобы невеста ушла.

– Я распоряжусь, чтобы приготовили купель.

В ответ последовал еще один выпроваживающий жест.