Викинг туманного берега

Дочь Освивра никогда не была за морем и не видела иных земель. Сёлунд даже близко не походил на ее страну, где сплошь горы да фьорды меж крутых берегов, где реки не текут, а хлещут, свергаясь водопадами.

Сёлунд был совсем другим – плоский, лишь всхолмленный слегка, остров не отличался суровой красотой северных заливов. Казалось, кнорр приближался к стране бондов, где все только и заняты тем, что пашут да скот пасут. Но нет, даны, здесь проживающие, отличались весьма воинственным нравом.

Их славный подвигами конунг Рагнар Кожаные Штаны держал в страхе всех соседей окрест, а когда король Элла Нортумберийский из Энгланда[9] коварно убил Рагнара, то его сыновья объявили Элле войну. И победили.

Даны до сих пор воюют на землях Энгланда, а Сёлундом нынче правит сын Рагнара – Сигурд Змееглазый. Этот Рагнарссон примерно отомстил убийце своего отца – он взял в жены Блайю, дочь короля Эллы.

Эльвёр усмехнулась. Наверное, Блайе будут понятны ее чувства.

К Роскилле, гнездовью Рагнара и его сыновей, вел фьорд, но какой-то несерьезный – ни одной всамделишной горы. Невысокие склоны, то пологие, то крутые, сплошь заросли дубняком да прозрачными буковыми рощами. Иной раз деревья отходили, освобождая место для заросших травою пастбищ, по которым бродили упитанные коровы.

Ни одного боевого корабля по дороге не встретилось – сплошь купеческие кнорры да рыбацкие челны. И никто не пугался скейдов со щитами по бортам – вся семейка Рагнарссонов славилась крутизной, и Сигурд тоже в отца пошел. Ежели кто обидит сёлундца, будет иметь дело с правителем острова, что означает смерть – быструю или медленную, это уж по настроению Змееглазого.

Даже сейчас, когда большая часть воинов отправилась в Энгланд, есть еще кому защитить Сёлунд.

С левого борта, обгоняя кнорр, прошел скейд Лейфа Тихони. Лейф поднялся во весь рост и зычно прокричал:

– Драконов снять или развернуть! Белые щиты поднять!

Команду исполнили быстро – носовые фигуры скейдов, изображавшие дракона, волка, ястреба, поснимали или развернули клыкасто-клювастыми пастями назад и накрыли сверху мешками. Негоже пугать местных духов, а то еще рассердятся, пакость какую учинят…

Другие бойцы в это время подтягивали к верхушкам мачт круглые щиты, с изнанки вымазанные белым, – знак добрых намерений.

Вот так, тихо-мирно, посольство и проследовало в гавань Роскилле. У причалов качалось довольно много судов, стояли тут и «длинные корабли», попадались арабские завы. А дальше на берегу начиналась столица Сёлунда – скопище «покоев», чьи стены были утеплены торфом, а крыши выложены дерном. Среди зеленых кровель попадались дома, рубленные из бревен, а парочка была сложена из камня. И ни стен, ни башен вокруг – на севере укрепления не в ходу. Оно и понятно – никаким франкам или саксам даже в голову не придет напасть на селения норегов или данов. Богобоязненные христиане пуще своего Господа страшатся норманнов – ужасных северных людей, неутомимых в кровопролитии и грабежах.

К кнорру приблизился скейд Эйнара Пешехода. Огромный викинг, назначенный главой посольства, скомандовал кормщику Фроди Белому:

– Девок на берег. Запрешь их в бараке для тир.

– Понял, – прогудел Белый. – Хунди и ты, Хальвдан, – проводите «лохматый товар».

– Сделаем! – ухмыльнулся Хунди, выказывая щербатые зубы.

Хальвдан Молчун кивнул только. Подсмыкнул кожаные штаны и махнул рукой наложницам: за мной.

Девушки безропотно подчинились, и их свели в крепкий сруб, где обычно держали рабынь-тир. Ходкий товар.

Те же арабы слюноточили при виде синеглазых и светловолосых дев.

Эльвёр зашла в барак и, пристроившись у стены, загребла побольше сена. Возможно, что здесь им и ночевать придется.

Дверь закрылась, грюкнул засов, и теперь темноту рассеивал лишь дымогон – дыра в крыше прямо над очагом-лонгилле.

Очаг давно не разжигали – тепло.

Дочь Освивра не успела сосредоточиться на грустных думах – дверь отворилась, пропуская мрачного горбуна, приволокшего котел с горячей кашей. Короткостриженый трэль нес за ним деревянные плошки и ложки.

Навалив пленницам по порции варева, горбун буркнул:

– Ешьте.

И удалился.

Эльвёр отказываться не стала, тем более что в плошке парила каша из толокна с признаками мяса. Слопав свой обед, она запила его скиром[10]. И немного даже успокоилась.

А что, собственно, произошло? Харальд, скотина этакая, услал ее в Миклагард? И что? Путь долог, всякое может случиться…

– Говорят, в Миклагарде все ходят в шелках и парче, – проговорила рыжеволосая и зеленоглазая Гудрун. – Мы будем есть с золота и ходить в золоте…

– Может, и ходят, – буркнула Гунилла. – Нам-то что? Мы, чай, не невесты, а подстилки. Подстилкам золото не полагается.