Викинги

Отец вынес её на берег, и матери было всё равно, как он её накажет, потому что в душе она почти уже умерла. Отец посадил её на траву и сам сел подле неё. Он крепко обнял мать и молча гладил мокрые волосы, пока она не заплакала и не уткнулась лицом в его плечо…

Вот с того дня они и полюбили друг друга, и отец хотел освободить её и взять в законные жёны, но не успел. Хельги задушил бы любого, посмевшего усомниться.

Никто не сказал, что они хорошо ладили бы втроем — Хельги, мать и отец. Но всё это не имело бы никакого значения, если бы отец жил!..

Он вернётся домой, и мать увидит, что больше не о чем плакать. А потом он поедет к Вальбьёрг и проведает её в Кетилевом дворе. И никакие тролли, живущие на мысу, не смогут его остановить. Пусть боится их тот, кто отродясь не высовывался дальше Железной Скалы. А он ходил с викингами на Свальбард.

Вагн болел долго, и многие думали, что больше ему не подняться. Это было бы тяжёлым несчастьем; никто не хотел, чтобы судьба Отгара повторилась. Каждый старался что-нибудь для него сделать, и дружеская забота отогнала смерть. Вагн окреп, и они с конунгом подолгу сидели на берегу и что-то рисовали на сером песке, рассказывая один другому о землях, где довелось побывать. Хельги дал бы выдрать у себя половину волос только за то, чтобы подойти и послушать. Но гордость пересиливала, и он не подходил.

Он по-прежнему часто навещал привыкших к нему гаг. Оказалось, люди Вагна ещё в тот раз начали приваживать их и даже выстроили несколько убежищ из плавника и камней. Хельги посчитал это благим делом, которое следовало продолжить. Ирландец приходил ему помогать. Однажды он сказал Хельги:

— Все вы здесь называете меня Лугом, но это не моё настоящее имя. Я не стал открывать его язычникам и назвался именем предка, которого у нас почитали когда-то.

— Оттар знал, как тебя звать? — спросил Хельги. — Если он не знал, и я не хочу.

— Оттар скрутил меня и привёл на корабль, — ответил монах. — Но благодаря ему я перестал желать погибели вашему племени и разорения вашей земле. Во Христе меня называют братом Фланном, а в мирской жизни я звался Туамой О Суйллевайном, это значит — из рода Одноглазого. Мой род не дал великих вождей, но Суйллевайн был славным героем.

— Я всё же буду звать тебя Лугом, — сказал Хельги. — Я так привык.

Монах протянул ему камешек величиной с полкулака:

— Возьми, тебе пригодится.

Камень был красивый, весь в прожилках и трещинках, дробивших солнечный свет. Хельги спросил недоуменно:

— Где ты взял его? И зачем? Луг поплотней запахнул куртку.

— Ты помнишь, наверное, когда хоронили Оттара и твоего деда, Ракни велел вкатить на могилу большую глыбу, лежавшую там неподалеку. Я отколол кусочек, пока справляли поминальный пир.

Спустя несколько дней у гаг вылупились малыши. Матери тщательно высушили потомство и увели его в море. Тогда Хельги с Лугом пришли собирать пух. Они держались вместе. Монах занятно рассказывал о кораблях, обтянутых бычьими кожами, и о солнечных землях на западе, которых эти корабли будто бы достигали когда-то. Он ни о чём не просил, но Хельги решил про себя, что постарается помочь ему вернуться домой.

Свальбардское лето отгорело ярко и быстро. Умолкли шумные гнездовья, засобирались на юг гуси, и Вагн посоветовал конунгу не медлить с отплытием:

— Скоро начнутся шторма, и они могут нас здесь запереть. Я и сам едва выбрался в позапрошлом году.

Ракни кивнул. Он сделался ещё молчаливее, чем был.

Когда снимали оружие со стен, он не стал распутывать узел, державший ножны Пламени Битвы. Вынул деревянный гвоздь из бревна и убрал всё вместе в сундук. Если овладевший мечом будет знать, кто такой Оттар, он тоже не развяжет узла.

Корабль Ракни сэконунга шёл на юг. Холодные Берега, давно скрывшиеся в тумане, посылали вслед тяжёлые серые облака. Иногда они спускались к самой воде, и тогда прятался даже Лебедь, шедший на расстоянии полёта стрелы. Хитроумно был выстроен этот кнарр — под парусом он почти не отставал от Оленя. Искусные мастера предназначили его не для войны, но путешественник вроде Вагна мог смело отправляться на нём хоть кругом всей земли: он не подведёт на середине пути.

Северный ветер тянул прямо в корму, не доставляя больших забот никому, кроме рулевого. Хельги стоял у форштевня, глядя вперёд.

После гибели Оттара ему часто мерещилась какая-то прозрачная, печальная песня без мелодии и без слов. Словно далёкий, далёкий крик птичьей стаи, донёсшийся из-за туч. Эта песня зазвучала в нём и теперь, стоило вспомнить синие заливы Свальбарда и хребты белых вершин, уходящие за горизонт.

Скоро там начнутся сильные снегопады. Пролетит над побережьем слепая пурга, белый пух густо покроет оба дома и каменный курган в Могильном фиорде, и придёт тишина. Долгая, долгая ночь сомкнётся над Свальбардом, и лишь отблески сполохов будут играть на обледенелых камнях…