Харальд приподнялся на локте. Вокруг на земле лежали его спутники, распростершиеся в самых разных позах, словно павшие на поле брани, и выглядели они как бесформенные груды одежды и шкур. Здесь, под сенью деревьев, царил мрак, и он с трудом различал лишь очертания их тел, зато отчетливо слышал дыхание и видел легкое движение, и потому понял, что выжил не только он один.
«Отец?» — подумал Харальд и огляделся, но ни один из лежащих не походил на Торгрима. Он с трудом сел, но тут же зажмурился и стиснул зубы, ожидая, когда мир вокруг вернется к прежним очертаниям. Самое худшее было уже позади, но даже то незначительное усилие, которое потребовалось ему, чтобы сесть, вызвало головокружение и очередной приступ тошноты. Он ждал, пока желудок его не успокоился, а круговерть перед глазами не остановилась.
Замерев в неподвижности, он вслушивался в звуки леса и отделял их один от другого, как учил его отец, когда они вместе охотились и выслеживали зверя в лесах Норвегии. Он слышал дыхание своих товарищей и легкий шорох колышущихся ветвей над головой. В сухих листьях раздавалось какое-то шуршание, там, в чем Харальд был уверен, возился кто-то совсем маленький, правда, производя при этом громкий шум.
А потом уши его уловили звуки, которые не принадлежали лесу. Он сел чуточку ровнее, вглядываясь широко раскрытыми глазами в темноту, и прислушался. К ним приближался шорох чужих шагов. Эти люди старались, пусть и безуспешно, двигаться скрытно, и их присутствие до сих пор не стало явным только потому, что они были еще далеко. Харальд сосредоточился и вновь напряг слух. Людей было много. Он уловил негромкое бормотание, похожее на журчание ручья, но не сомневался, что это люди вполголоса разговаривают друг с другом.
Харальд вскочил, забыв о своем состоянии, но оно живо напомнило ему о себе. Перед глазами у него все поплыло, к горлу подступила тошнота, и он, покачнувшись, попятился, изо всех сил стараясь не упасть. Спохватившись, юноша замер в неподвижности, ожидая, пока чувства его не придут в норму. И только тогда он шагнул вперед, медленно и осторожно, стараясь не издать ни звука и не делать резких движений, чтобы вновь не вызвать приступ головокружения. Харальд стал обходить своих распростертых на земле спутников. Одного или двух ему даже пришлось перевернуть пинком ноги, чтобы вглядеться в их лица. Торгрима среди них не было.
Он опять прислушался и понял, что голоса стали ближе. Напряженно вглядываясь сквозь заросли кустарника и переплетение ветвей, он различил вдали три тоненьких огонька, которые неровными прыжками перемещались по лесу. «Факелы», — подумал он. Из увиденного можно было сделать вывод, что людей по меньшей мере трое, но, вне всякого сомнения, их должно быть намного больше. Они кого-то искали, скорее всего, именно их, тех норманнов, кто сумел сбежать из лагеря. И они явились сюда в достаточном количестве, чтобы не бояться быть обнаруженными и не таиться.
Харальд обошел всех викингов, спящих под деревьями, и окончательно убедился, что Торгрима среди них нет. Это открытие и встревожило его, и одновременно вселило надежду. Если к ним приближаются преследователи, значит, Торгрим должен был первым обнаружить их. Не потому, что он избежал действия яда, а потому, что был Торгримом, и Харальд привык полагаться в таких вещах на отца. Так что, скорее всего, Тор- грим ускользнул и приготовил какую-то ловушку тем, кто идет сюда. Не исключено, что он постарается увести их за собой.
«Но почему же он не разбудил меня? — подумал Харальд. — Не предупредил о том, что собирается сделать…»
По какой-то причине Торгрим не счел нужным поделиться с ним своими планами, и Харальд понял, что ему лучше составить собственный. Пригнувшись, он быстрым шагом направился к тому месту, где на земле, скорчившись, лежал Старри. Левой рукой он легонько тронул его за плечо и потряс. Правая рука юноша застыла над лицом берсерка и, когда Старри очнулся от забытья, быстро зажала ему рот, заглушив тревожный вопль, уже готовый сорваться с его губ.
— Старри, Старри, это я, Харальд, — зашептал юноша.
Заметив, что на лице берсерка проступило узнавание, он отнял руку, которой зажимал ему рот. Даже в лучшие времена Старри отнюдь не выглядел человеком, полностью отдающим себе отчет в том, где находится, а сейчас времена были далеко не лучшими.
— Послушай, Старри, — продолжал Харальд, — сюда идут какие-то люди. Они, без сомнения, охотятся на нас.
При этих его словах Старри огляделся, и его охватило привычное тревожное возбуждение: руки и ноги задергались, а пальцы начали сжиматься и разжиматься. Он потянулся за мечом. Они все были при оружии, все норманны, поскольку, даже несмотря на отравление, они скорее бы оставили в лагере свои руки и ноги, чем мечи и топоры.
— Подожди, подожди! — хриплым настойчивым шепотом остановил его Харальд. — Мы не знаем, сколько их, а сами мы больны и ослабели. Они без труда пойдут по нашему следу. Мы спрячемся в кустах, позволим им войти на поляну, а потом нападем и застанем их врасплох.
Старри молча смотрел на него.