Викинги. Ирландская сага

Торгрим помолчал, прежде чем ответить.

— Моя жена умерла, — наконец проговорил он. — При родах. Уже два года назад.

— Мне очень жаль, — сказала Альмаита, и Торгрим прочел искреннее сочувствие у нее на лице и в больших карих глазах, сверкавших в тусклом свете умирающего огня в очаге.

Она вновь занялась раной в боку Торгрима, нанесла на нее какую-то мазь и забинтовала. Она работала молча, и Торгрим закрыл глаза, отдавшись во власть ее умелых рук и получая от этого непривычное наслаждение. Огонь почти погас, но он по- прежнему чувствовал исходящее от него тепло, а руки женщины двигались с уверенностью целительницы. Слишком много времени прошло с тех пор, как к нему в последний раз прикасались женские руки. Нет, не во время плотских утех, то было совсем другое, в чем он себе не отказывал; ему не хватало вот таких ласковых прикосновений женщины, которой он был небезразличен.

Альмаита разгладила повязку на ране Торгрима, выпрямилась и придвинулась к нему поближе, после чего осторожно положила руку ему на грудь.

— Мазь поможет, — негромко, почти шепотом проговорила она. — Если к утру она не затянется, мне придется зашить ее.

Торгрим кивнул, уже понимая, что тонет в ее глазах, и потому ее слова прозвучали так, будто не имели отношения ни к нему самому, ни к его ране. Женщина была красива. Даже при свете дня, выставлявшем напоказ любые недостатки, она оставалась красавицей, несмотря на тяжелые годы замужества за Йокулом. В тусклом же свете очага она была способна превратить в берсерка любого мужчину. Альмаита подалась к нему еще чуть ближе, и ткань ее ночной сорочки натянулась, облегая молодое крепкое тело.

— Спасибо тебе, — негромко, в тон ей ответил он и погладил ее по запястью. Она же протянула руку и принялась бережно перебирать серебряные обереги у него на шее.

— Ты носишь молот Тора, — прошептала она, — вместе с христианским крестиком. Это необычно и странно.

— Я с благодарностью принимаю помощь любого бога, — сказал Торгрим. — По правде говоря, крестик мне дала женщина, которую я знал. Ирландка.

Альмаита потерла серебряный крестик, зажав его между большим и указательным пальцами.

— Подруга? — сделанной небрежностью спросила она, но тон ее голоса свидетельствовал, что вопрос был задан не просто так.

Торгрим вспомнил о Морриган и о времени, проведенном с ней, каким бы кратким оно ни было. Железный Зуб у него отняли, а она умудрилась каким-то образом вернуть его, вонзив меч в палубу его корабля и повесив на рукоять нательный крестик. Морриган запросто могла прибегнуть к магии, но в точности ему это было не известно, он вообще понятия не имел о том, как она сумела раздобыть меч.

— Подруга? — переспросил он. — Честно говоря, не знаю.

Альмаита отпустила крестик, но не отняла теплой и мягкой руки, бережно перебирая пальцами волосы у него на груди.

«Я могу сделать это? — спросил он себя. — Взять женщину другого мужчины, под его кровом?» Он видел, что она готова к этому, и не повинующиеся разуму части его тела уже приняли собственное решение. Он не смог бы соблазнить жену друга, это он знал точно, но Йокула едва ли можно было назвать его другом.

По правде говоря, и для Альмаиты Йокул был кем угодно, но только не другом. Он обращался с ней скорее как с рабыней, чем с женой, унижал ее бесконечными попреками и бессовестно помыкал ею, а порой и прибегал к рукоприкладству. Подобное его поведение неизменно раздражало Торгрима, но он не считал себя вправе вмешиваться, поскольку был гостем в доме Йокула, пусть даже гостем, вносившим изрядную плату за право пользоваться этой привилегией.

«Да, это может случиться», — заключил он. Но только не сегодня ночью, когда руки Альмаиты еще перепачканы его кровью, когда рана его не зажила, а тело протестует против каждого движения. Он легонько сжал ее руку.

— Спасибо, — повторил он. — Я знаю, что ты одинаково быстро и ловко можешь зашить и тунику, и рану.

Она ответила ему короткой и полной легкого сожаления улыбкой. Наклонившись к нему, она осторожно прижалась губами к его губам и ненадолго застыла. Губы ее были бесподобно мягкими; в жестоком мире мужчин, кораблей, оружия и сражений он уже успел забыть о том, что на свете есть что- то настолько мягкое и зовущее. Она встала, держа в руках миску с красной от крови водой, и через мгновение исчезла.

Торгрим вновь заснул. В ту ночь волки его больше не тревожили.

Глава девятнадцатая

Кузнецу подняться

Надо утром рано.

К пламени мехами

Ветер будет позван.

Сага об Эгиле

Из объятий сна Торгрима вырвал чей-то вопль, нет, даже не вопль, а громовой рев. Он перекатился на живот, ладонь его легла на рукоять Железного Зуба. Он едва не застонал от боли, ржавыми когтями вцепившейся ему в бок, и только потом сообразил, что слышит рокочущий бас Йокула.