Викинги. Заклятие волхвов

Сьевнар был благодарен Хаки Суровому за похвалу. И почти перестал злиться на Косильщика за его розыгрыш. Понял старшего брата, заставившего его сражаться в полную силу и даже сверх сил. Гуннар – всегда себе на уме, ничего не делает просто так. «Как ребятню учат плавать? Берут и бросают в воду…»

2

Известно, Река Времен не останавливается никогда. Вроде бы все как всегда: день – ночь, лето – зима, весна – осень, прозрачная вода времени безостановочно несет человека от рождения к смерти. А судьба, как кормовое весло-правило, направляет в этом потоке ладью его жизни. Течение времени просто не может остановиться. Если Река Времен вдруг замедлится, как замедляются обычные реки, подернувшись льдом первых морозов – это и будет конец всего сущего.

Время сильнее всех и всего. Даже всемогущие боги, что раз за разом продлевают свои жизни молодильными яблоками, не смеют сопротивляться течению времени. Знают, когда-нибудь настанет конец их бессмертию. Наступит день, когда белые и черные силы, свет и тьма, огонь и вода сойдутся в последней схватке. И боги-ассы, и люди-воины будут сражаться плечом к плечу с черными порождениями сумеречного Утгарда, но мало кто доживет до победы. Потом в мире снова возникнет жизнь, люди расплодятся и заселят щедрый Мидгард, а в небесном Асгарде постоят себе дворцы новые хозяева – боги. Но это будут уже другие люди. И другие боги станут править новыми, неведомыми народами. Другой мир…

Наверное, это уже случалось на земле, жизнь под небесной твердью умирала и возрождалась из ничего. Видимо, есть в жизни что-то особое, некое глубинное, не уязвимое, не истрибимое стремление к возрождению, делающее ее бесконечной. Сьевнар Складный часто задумывался об этом, доставая из походной сумы и подолгу разглядывая каменную бабу-богиню, Великую Мать давно исчезнувшего народа. Богиню, более древнюю, чем сама древность…

Что же это такое – негасимая искра жизни?

Скошенные, непривычно-плоские черты лица, чрезмерная выпуклость набухших грудей, развал необъятных бедер, отчетливые изгибы огромного лона. Дело даже не в холодной невозмутимости камня, тщательно обработанного неведомым мастером, была в ней какая-то другая, внутренняя невозмутимость, какое-то неколебимое спокойствие всеведения, часто представлялось ему.

Что ж, если она пережила Смерть Миров, если помнит, как мироздание рушилось в пучину хаоса, а потом возрождалось у нее на глазах, о чем еще можно беспокоиться? – думал он.

Да, когда-нибудь от их мира, от теперешнего Мидгарда, от цветущего Древа Жизни словенских родичей не останется даже воспоминаний… Пока же монотонное течение времени не прерывается. Все идет как идет, жизнь тянется день за днем, от восхода к закату, от лета к зиме, от года к году. Тянется вроде бы неторопливо и незаметно, а оглянешься – все пролетело как один миг…

Впрочем, и это не совсем так. Река Времен все-таки течет странно и непредсказуемо. Иногда – тихо, почти невидимо, а иногда время словно бы убыстряет свое течение, начинает бурлить и бежать вперед, как строптивый поток на крутых перекатах. В несколько дней можно прожить больше, чем до этого – за целый год. А почему так случается – кто знает? Может, действительно, Река Времен имеет свои перекаты и водовороты, словно любая обычная река, текущая в мире людей?

Кто знает…

* * *

Сьевнар помнил, зима на острове показался ему очень долгой, почти бесконечной. Хотя на скуку уж точно не мог пожаловаться, был занят так, что и на сон времени не хватало.

После памятного поединка с Ингваром Крепкие Объятия его жизнь, в сущности, не изменилась. Он все так же никуда не выбирался с острова, ярл Хаки не ставил его даже на обычную работу молодых братьев – возить на остров зерно и муку на тяжелых кнарах-баржах. Гуннар Косильщик похвалил ученика только вначале, а потом, в следующие дни, долго и методично ругал, разбирая неправильные движения. Послушать его – все было плохо, медленно, неуклюже, не так, не по уму, и, вообще, непонятно, как Сьевнар Складный выстоял против доблестного Ингвара. И что это за прозвище такое – Сьевнар Складный? Не лучше ли было сразу назвать его Сьевнар Криворукий или, скажем, Сьевнар Мешок Соломы?!

На другого скальд бы, пожалуй, обиделся, но Гуннар Косильщик – это Гуннар. Он и ругался как-то не обидно, нарочито, преувеличенно гневно. Сыпал проклятьями, как горохом, весело щуря при этом светлые, шальные глаза. Сразу видно, что Косильщик играет, забавляется ролью строгого наставника. Они все-таки здорово сблизились, действительно, как настоящие братья. Часто и подолгу разговаривали обо всем, рассказывали друг другу о себе и о разных разностях. Обсуждали, спорили, соглашались.