Викинги. Заклятие волхвов

Но сегодня, распалившись мыслями и воспоминаниями, Сангриль решила держаться. И выдержала! Сколько зловредная Ингрив ни плескала из ковша каменку, ей так и не удалось выкурить из парной вторую жену. Пусть сердце колотилось как сумасшедшее, пусть перед глазами плыли разноцветные круги, Сангриль сидела на полке, как пришитая. Она – сможет…

Они парились, потом выскакивали из бани на берег небольшого озерца с удивительно синей водой, с визгом и вскриками бросались в ледяную воду проруби. И опять парились, и снова кидались в озеро, обжигаясь холодом как до этого – жаром. Жар и холод. Боль и наслаждение…

Хорошо! До костей пробирает – как хорошо!

– А ты ничего… – сказала Ингрив через какое-то время (так упарились, что счет времени потеряли!), когда они сидели в теплом предбаннике, с удовольствием утоляя жажду слабеньким пивом «ol».

Сангриль подумала, что она прибавит сейчас свое обычное, ехидное – «дочка лекаря» или «девчонка из фиорда», или еще что-нибудь в этом роде. Но та ничего больше не сказала.

Сангриль самой не хотелось злиться, слишком легко ей было. И тело совсем невесомое, и мысли скользящие, радостные, и даже противная Ингрив – сегодня не такая противная. Глядит открыто, улыбается без ехидства, сама подливает в чары из большого глиняного кувшина.

– А у тебя красивая кожа, девочка, – вдруг сказала Ингрив.

Сангриль это всегда знала, но все равно благодарно кивнула. В тесном предбаннике они сидели на лавке совсем близко друг к другу. Голые, распаренные, расслабленные. И хмельные уже, пиво ощутимо кружило голову. Хоть и слабенькое, но все равно пьянило. Хорошо!

– Очень красивая кожа, такая белая, нежная, просто светится вся…

Ингрив легонько погладила ее по руке, скользнула ладошкой к плечу, к груди. Маленькие, крепкие пальцы потеребили розовый сосок, слегка ущипнули, ощутимо прихватили, опять потеребили, игриво лаская.

Сангриль непроизвольно прикрыла глаза и отозвалась на ласку чуть слышным стоном. У нее всегда были чувствительные соски.

– Ты и сама красивая девочка, очень красивая…

Ладошки Ингрив уже не стесняясь, мяли и гладили ее всю. Невесомо и очень нежно, как никто никогда не гладил. Она даже не подозревала, какое это может быть удовольствие – когда тебя просто гладят.

– Ты – милая девочка, славная девочка…

Пальчики первой жены шаловливо скользнули в промежность, мягко раздвинули нижние, тайные губы, ловко нащупали бугорок наслаждения, чуть нажали, лаская. Где-то вдалеке, словно бы не у нее, мелькнула мысль, что они делают нехорошо и неправильно. Но как можно отказаться, если отказаться нет сил?

«Еще, еще, Ингрив, милая, только не останавливайся…»

Сангриль уже не могла сдерживаться, вскрикивала во весь голос, невольно подаваясь бедрами навстречу ласковым пальчикам, восхитительно проникающим в самые потаенные, самые чувствительные уголки…

Именно тогда она впервые почувствовала, что наслаждение не обязательно должно быть связано с неистовством мужского корня. Долгая, томительно-нежная ласка-игра тоже может подарить такие острые и яркие вспышки, что от них темнеет в глазах и заходится сердце, признавалась потом Сангриль.

О, Ингрив, милая…

* * *

«Ты понимаешь, девочка, мужчины всегда заняты собой и своими делами. Они воюют, торгуют, рыбачат, охотятся, они проводят дома куда меньше времени, чем на дорогах викинга. Вот и рассуди, что делать нам, женщинам, остающимся с нетерпением лона на долгие месяцы или годы. Сходить с ума и беситься? Заводить любовников? Так неверных жен раздевают догола, обривают налысо и гоняют плетками по морозу – ты сама это знаешь…»

«Ты, девочка, наверняка играла пальчиками сама с собой, когда начала чувствовать себя женщиной. И не рассказывай мне, что этого не было, все равно не поверю… А чем отличается то, что мы делаем теперь вместе? Ведь то же самое. Разница лишь в том, что ты не можешь дотянуться собственным языком до самых нежных местечек, для этого нужна подруга…»

«Мы, две жены нашего мужа, больше чем подруги, и даже больше чем родственницы, мы – семья. Должны любить друг друга даже по обычаю фиордов… Вот мы и любим друг друга нежно и с удовольствием, разве нет?»

«Пойми, Сангриль, дорогая, пока ты свежа цветением молодости, мужчины ласковы и предупредительны и уверяют, что любят тебя. Но как только ты начинаешь рожать им детей, эта любовь сразу переходит на них, а тебе остаются лишь жалкие крохи, капли пива на дне опорожненной чары. Так устроен мир, девочка, и с этим уже ничего не поделаешь…»

«Так как же нам быть, как иначе, девочка? Девушка должна сама позаботиться о себе – ты ведь любишь это повторять… А я ведь тоже еще живая, я молода, здорова и чиста телом, я хочу получить свою долю женского удовольствия, пока еще могу ее получать. Женская любовь, ты сама убедилась, может подарить ничуть не меньшее наслаждение. А по мне – так и большее. Кому понять тело женщины, как не другой женщине? Думаешь, богини в Асгарде не занимаются этим же? Мы с тобой тоже женщины, каждая женщина – богиня в глубине сердца…»