Виконт-бродяга

На мгновение мисс Пеллистон заметалась между Сциллой и Харибдой [82]. Наёмные экипаж уже уехал. Она не могла идти с Броуди в трактир, тем более в «Бурый медведь». Она мрачно вспомнила, как лорд Эндовер подметил, что сие местечко ничем не отличается от воровского притона, в нём ошиваются служители порядка, столь же порочные, как их узники. Не могла она ждать и на улице. Отвратительные трущобы навевали воспоминания о заведении Бабули Грендел и грязных улочках, по которым лорд Рэнд нёс её к себе домой.

Она пристально вгляделась в дверь ломбарда и сглотнула:

— Вижу, у меня нет выбора. Придётся потерпеть. Но вы обещаете поторопиться?

— Разумеется. Ну же, давай, с тобой всё будет в порядке, — продолжил он тем притворно заботливым тоном, от которого у Кэтрин мурашки побежали. — У миссис Ходдер есть тихая задняя комнатка, где ты сможешь выпить чашечку чая, пока ждёшь. Знаю, здание выглядит непритязательно, но хозяйка — добрая старушка. Мухи не обидит. И ты удивилась бы, узнав, как много дворян сюда приходит — в том числе и леди, — когда им выпадает неудачная ночка за столом для фараона, а они не желают признаваться в этом мужьям.

С этим словами лорд Броуди рывком распахнул тяжёлую дверь. Кэтрин неохотно вошла.

За конторкой с вязанием в руках восседала непомерно толстая женщина. При их появлении она коротко кивнула. Лорд Броуди, понизив голос, быстро о чём-то с ней переговорил. Пожав плечами, та неопределённо махнула в сторону задних комнат ломбарда.

Барон провёл Кэтрин в указанном направлении и толкнул ещё одну тяжёлую дверь.

Для мисс Пеллистон день выдался нелёгким. Сперва ей навязала роль закадычной подружки невеста лорда Рэнда, чей рост, классическое сложение и безмятежная белокурая красота заставляли Кэтрин чувствовать себя маленьким безобразным карликом. Затем вышеупомянутая невеста, воспользовавшись присущей Кэтрин добротой, вовлекла её в соучастие в совершенно непристойном поступке. Эта богиня ещё больше усугубила сей промах, растянув свои делишки на добрую половину часа и даже не дав Кэтрин возможности прочитать нотацию, которую эта леди всячески заслужила.

Добавьте ко всему некомпетентность и продажность системы правопорядка, подвергшей преследованиям невинное дитя, беспомощную истерику мадам перед лицом такой несправедливости, чванливую тупость лорда Броуди и досадное отсутствие человека, в чьих силах было быстро разрешить сложившееся затруднение — и вы получите юную леди в самом неподобающем для дамы расположении духа.

С той самой секунды, как Кэтрин переступила порог ателье, все мысли её — если можно их так назвать — были продиктованы слепой яростью против мира, который нынче, кажется, вконец обнаглел. Пребывая в таком состоянии, она могла думать только о том, чтобы без оглядки броситься на помощь Джемми, раз уж никто другой не способен разумно подойти к делу.

Теперь же, когда Кэтрин вошла в заднюю комнатку, гнев её пошёл на убыль, а его место заняли иные, более здравые мысли. Комната была ужасно тёмной, единственное грязное оконце оказалось заколочено досками. Пространство занимали два расшатанных стула да грязный матрас на не менее грязном полу, ничто здесь даже близко не напоминало сервировку для обещанного Броуди чая.

Внезапно до неё дошло, что непонятно, как лорд Броуди собирается высвободить Джемми из «Бурого медведя», раз даже не представляет, как тот выглядит.

Дверь со стуком захлопнулась, и Кэтрин услышала звук поворачиваемого в замке ключа. Когда она обернулась к Броуди, у неё волосы на затылке стали дыбом. Заботливая улыбка испарилась, уступив место презрительной усмешке.

— А теперь, мисс Фу-ты Ну-ты, — проговорил он, — мы уладим наше дельце раз и навсегда.

* * *

Слова не шли мистеру Лэнгдону на ум, пока экипаж катился по ухабистым дорогам, ведущим, казалось, в самое сердце лондонских трущоб. Джек знал о них немало, поскольку прочёл по этому предмету много работ (среди прочих опубликованные неизвестным автором «Письма из Англии», «Трактат о столичной полиции» Патрика Когуна и недавно изданный отчёт особого парламентского комитета, изучившего состояние дел лондонской стражи). Поэтому понимал, что лондонские преступные классы вкупе с местами их обитания процветают, как и во времена Генри Филдинга [83].

Как бы то ни было, мистеру Лэнгдону в жизни не доводилось постигать мир через собственный опыт, и он был потрясён. Он видел вокруг себя такую грязь, перед которой бледнело всякое описание, люди походили на грызунов, боязливо таясь в проулках и проёмах дверей либо же с нескрываемой враждебностью глазея на экипаж, осмелившийся вторгнуться в их зловонное царство. Немудрено, что Макс не пожелал воспользоваться собственной каретой.