Виконт де Бражелон или десять лет спустя. Том 1

Действительно, в карете сидели две дамы: одна – замечательная красавица, хотя и несколько худощавая; другая – менее красивая, но чрезвычайно живая и грациозная. Легкие морщинки на лбу указывали на ее сильную волю. Проницательный взгляд ее живых глаз был красноречивее всех любезных слов, общепринятых в те времена.

Д'Артаньян обратился ко второй, и не ошибся, хотя первая, как мы сказали, была гораздо красивее.

– Сударыня, – поклонился он, – я лейтенант королевских мушкетеров.

Здесь, на дороге, вас ждет один кавалер, желающий засвидетельствовать вам свое почтение.

При этих словах черноглазая дама вскрикнула от радости, выглянула в дверцу кареты и, видя, что король скачет к ним навстречу, протянула к нему руки с возгласом:

– Ах, дорогой государь!

Слезы брызнули из ее глаз.

Кучер остановил лошадей, горничные в смущении встали, а другая дама слегка поклонилась и улыбнулась той насмешливой улыбкой, какую вызывает ревность на уста женщины.

– Мария, милая Мария! – вскричал король, схватив руки дамы с черными глазами.

Он сам отворил тяжелую дверцу кареты и с таким пылом помог даме выйти, что она очутилась в его объятиях, прежде чем ступила на землю.

Лейтенант, стоявший по другую сторону кареты, все видел и слышал, не будучи, однако, никем замечен.

Король взял Марию Манчини под руку и подал кучерам и лакеям знак, чтобы они ехали дальше.

Было около шести часов утра. Дорога была очаровательна. На деревьях со свежею, едва распускавшеюся зеленью, точно алмазные капли, блестела утренняя роса. Ласточки, недавно вернувшиеся с юга, грациозно кружились над водой; ароматный ветерок пролетал по дороге и рябил гладкую поверхность реки. Вся эта красота, благоухание цветов, вздохи земли опьяняли влюбленных. Они шли рядом, тесно прижавшись друг к другу, глядя друг другу в глаза, держась за руки; они двигались медленно, не начиная разговора: слишком много хотелось им сказать.

Офицер заметил, что брошенная королем лошадь не стоит на месте и беспокоит Марию Манчини. Он воспользовался этим предлогом, подошел ближе к влюбленным и взял лошадь под уздцы; став между обеими лошадьми и удерживая их за поводья, он не упустил ни одного слова, ни одного движения влюбленных.

Первой заговорила Мария.

– Ах, ваше величество, – сказала она, – вы не покидаете меня!

– О нет… – отвечал король. – Вы видите, Мария!

– А мне часто говорили, что, если нас разлучат, вы тотчас забудете меня.

– Милая Мария, неужели вы только сегодня заметили, что мы окружены людьми, которым выгодно нас обманывать?

– Но, однако… ваше величество… Это путешествие, этот союз с Испанией!.. Вас женят!

Людовик опустил голову.

Офицер увидел, как, словно кинжал, выхваченный из ножен, сверкнули глаза Марии Манчини.

– И вы ничего не сделали для нашей любви? – спросила она, помолчав минуту.

– Ах, Мария! Как можете вы думать это! Я на коленях молил свою мать.

Я сказал ей, что все мое счастье в вас! Я даже грозил…

– И что же? – живо спросила она.

– Королева написала в Рим, и ей ответили, что брак между нами не будет считаться действительным и папа расторгнет его. Увидев наконец, что нет никакой надежды, я просил, по крайней мере, отсрочить мою свадьбу с инфантой.

– Однако вы уже в дороге и спешите навстречу невесте.

– Что ж делать? На мои просьбы, мольбы, слезы мне отвечали государственными соображениями.

– И что же?

– Что же?.. Что делать, когда столько людей соединилось против меня!

Мария, в свою очередь, опустила голову.

– Значит, я должна навсегда проститься с вами! – промолвила она. – Вы знаете, что меня удаляют… отправляют в ссылку. Мало этого, вы знаете, меня хотя! выдать замуж!

Людовик побледнел и приложил руку к сердцу.

– Если бы дело шло только о моей жизни – меня так измучили, что я, вероятно, покорилась бы; но я думала, что дело идет о вашей жизни, и потому сопротивлялась, надеясь сохранить вам себя, ваше достояние…

– Да, мое достояние, мое сокровище! – прошептал король, пожалуй, скорее любезно, чем страстно.

– Кардинал уступил бы, – сказала Мария, – если бы вы обратились к нему и настоятельно потребовали его согласия. Кардинал назвал бы короля своим племянником, понимаете вы? Ради этого он решился бы на все, даже на войну! Уверенный, что он один будет править, воспитав короля и дав ему в жены свою племянницу, кардинал поборол бы всех противников, опрокинул бы все препятствия. Ах, ваше величество, я отвечаю вам за это!

Ведь я женщина и очень проницательна во всем, что касается любви.

Ее слова производили на короля странное воздействие. Они не возбуждали его страсть, а охлаждали ее. Он замедлил шаги и проговорил поспешно:

– Что ж делать? Все против нас!

– Кроме вашей воли, не так ли, ваше величество?

– Ах, боже мой! – вздохнул король, покраснев. – Разве у меня есть воля?

– О! – с горечью прошептала Мария Манчини, оскорбленная его ответом.

– У короля одна воля: та, которую ему диктует политика, та, которую предписывает ему польза государства.

– О, так вы не любите! – вскричала Мария Манчини. – Если бы вы любили меня, у вас была бы воля.