Виктор Авилов

Да, он был и жалок, и смешон, этот Альфонс Шампунь, худой, долговязый, нелепый, но порой в его взгляде из-под длинной рыжей челки вспыхивал такой огонь презрения и ненависти к своему мучителю, что, казалось, вот-вот он выпрямится и… И гас огонь от бессилия, от покорности недоброй судьбе, забросившей Шампуня так далеко «от берегов Отчизны дальней», что и не добраться уже туда никогда. Никогда…

Рассуждая об этой роли Авилова, Наталья Соколова справедливо писала: «Валерию Беляковичу этот актер обязан, по-видимому, дважды. Во-первых, тем, что в театре-студии были разработаны его способности актера комического и гротескного, рискованно-смелого в представлении. Во-вторых, тем, что Белякович угадал и помог развиться в нем дару перевоплощения и глубокого, на редкость заразительного переживания, его сильному природному темпераменту и тонкой интуиции.

За редчайшим исключением, драматические герои Авилова жаждут отдать себя. В бескорыстном стремлении к этому они способны поставить себя в комическое и нелепое положение, но любая подлость органически им чужда. Их отличает удивительная человечность. Сатирической жилки в актере Авилове нет: он почти всегда симпатизирует своим героям, проживая их сценическую жизнь с безоглядной самоотдачей и душевными затратами — как свою собственную».

Это был первый литературный опыт режиссера Валерия Беляковича и — можно без преувеличения сказать! — первый по-настоящему творческий опыт для его труппы. Диплом Белякович защитил с отличием, услышал от председателя комиссии, Евгения Рубеновича Симонова, очень дорогие слова: «Такого истинно чеховского спектакля в моей жизни еще не было…» Бесценные слова! — и не только для защитившегося с блеском режиссера, но и для его самодеятельного театра…

Итак, в репертуаре было уже два спектакля. Белякович задумался над восстановлением «Женитьбы», но уже не как «Женитьбы Коли Гоголя», а как новой и более серьезной постановки — все-таки он стал уже дипломированным режиссером, надо было думать о судьбе и репутации своего театра. А пока суть да дело, Юго-Запад стал предоставлять свою площадку музыкальным андерграундным коллективам, которые только здесь и можно было услышать. Концерты были бесплатными, и публика буквально ломилась на «Аквариум» с Борисом Гребенщиковым, «Зоопарк» с Майком Науменко, «Центр» с Сашей Синицыным. Здесь же, на Юго-Западе, выступали барды — Манана Менабде, Александр Башлачев, ленинградский клуб-театр «Суббота» и многие другие. Их выступления естественным образом вписывались в эстетику Юго-Запада, в проповедь свободы, в приоритет искусства импровизации над общепринятыми законами и «рамками».

Концерты давали артистам возможность отчетливее расслышать «ветер времени», осознать, какому же искусству они посвятили себя. Еще очень далеко было до таких спектаклей, как «Носороги», «Дракон», «Калигула», но опыт общения с музыкальным андерграундом не мог не сказаться в этих более поздних работах — пока все вперемешку откладывалось в копилку, сработать должно было позже. И Валерий Белякович отдавал себе в этом отчет — ведь он не просто руководил театром, он воспитывал своих учеников, прививал им совершенно особую эстетику, прививал умение думать и извлекать уроки из своих размышлений, осознавая окружающее не как посторонний мир, а как часть мира собственного.

Сил на овладение новой творческой ступенью надо было немало, потому что Белякович требовал от своих артистов не только физических затрат, но и — в значительно большей степени! — душевных: по мысли режиссера, они должны были вырасти до осознания своей профессии. Сергей Белякович вспоминает: «Один раз проспал (о Викторе. — Н. С.). Приехал со смены и вырубился. Мы уже зрителей запустили, а артиста нет. Телефонов тогда не было. Поехали за ним. Привозим на такси. От подушки оторвали чувака, у него на щеке дырочки — пуговички отпечатались… Я падал сколько раз, терял сознание в метро… Работа, потом летишь в театр: репетиция, спектакль, после спектакля — снова репетиция. В семь часов — с сумасшедшими глазами опять на „Водный стадион“. В общем, жуть была.

Авилов МАЗ берет, едет на смену и засыпает. Один раз совсем невмоготу стало, остановился на обочине. Машина заведена. Дождь барабанит по крыше. Ему хорошо стало. И… просыпается часа через два, а машина уже съехала. Боком над кюветом. А кювет такой, что мало не покажется. Кое-как вышел. Поймал кого-то из своих. Его цепанули и вытащили. Вот так жили».

И здесь речь — лишь о физических трудностях, потому что душевных, моральных они тогда еще просто не понимали. Белякович вел их к постижению профессии осторожно, но неуклонно, не навязывая ничего, не декларируя, а просто напитывая, обогащая души.