Читаем Виктор Авилов полностью

И все-таки я попала в этот театр удивительно вовремя, потому что за порогом сорокалетия оказалось: одиночки мы — по участи, а по призванию, по неуловимой душевной склонности так хочется ощутить себя в атмосфере своего поколения! Где только взять ее? Ведь мы лишены ее начисто. У шестидесятников были кухни, у нас — реакция на эти кухни: хохмы, анекдоты, своего рода карнавал; ощущение собственной ценности, неизбежное чувство «человека-острова». Не случайно в то время эпиграф неведомого Джона Донна к роману Хемингуэя «По ком звонит колокол» входил в юные души и сознание едва ли не сильнее, чем сам роман.

Мы воспринимали все бессистемно, жадно, нахватывая со всех сторон крохи и пытаясь насытиться ими, лишь бы не глотать готовое, а потому эта интеллектуальная духовная пища скапливалась, не перевариваясь. И справляться с грузом знаний, чувств, мыслей в одиночку становилось все труднее. Надо было, чтобы прошли годы…

И надо было, чтобы кто-то где-то показал тебе твое неодиночество.

В этом смысле театр Валерия Беляковича — явление социально-психологическое. Явление, в котором необходимо тщательно разобраться.

Может быть, этот театр и есть единственный внятный символ нашего поколения? И именно по этой причине писать о тех, кто в нем служит, немыслимо трудно — ведь, значит, пишешь и о себе. И о тех, кто, придя сюда однажды и оставшись навсегда, понял: здесь, в этом невзрачном подвале, где находится театр, аккумулировались наши чувства и мысли. «Наши» — то есть тех, чья юность пришлась на конец 1960-х — начало 1970-х годов. Мы (зал) оказались разобщены, они (сцена) остались вместе. В этом — сила и слабость. Видимо, и тех и других.

И самым ярким, самым четко выраженным знаком этого поколения стал Виктор Авилов. Своей жизнью и своим творчеством.

…Спектакль «Мольер» по булгаковской «Кабале святош» числился в репертуарной афише Театра на Юго-Западе несколько десятилетий. Он перестал существовать только после смерти Виктора Авилова, хотя роль Мольера играл наряду с ним и Валерий Белякович. Когда Авилова не стало, Белякович сыграл последний спектакль в память своего первого артиста…

Сильный, мощный, заряженный такой невероятной энергией мысли и сопереживания спектакль к каждому поколению зрителей оборачивался все новыми и новыми гранями, потрясая еще и тем, что каждый раз в финале казалось: он умер по-настоящему, Мольер — Авилов. У него и в самом деле разорвалось сердце, не выдержавшее гонений, унижения, роковых обстоятельств жизни. И вот однажды был такой случай: после конца спектакля юная студентка университета рыдала у театрального подъезда, не в силах уйти домой. Вышел из театра Виктор Авилов, увидел ее, подошел и своим хрипловатым голосом негромко сказал: «Девушка, ну что ж вы так переживаете? Мольер умер триста лет назад!..»

Конечно, он просто хотел успокоить незнакомую девушку, но ведь хорошо понимал, не мог не понимать, что для тех, кто видел этот спектакль, нет отныне другого Мольера — Жан Батист Поклен де Мольер наделен уже навсегда его внешностью, его голосом, его актерским мощным дарованием. Харизмой — как модно теперь говорить.

Вообще, каждая роль Виктора Авилова отличалась именно полной слиянностью актера с образом — наверное, не только для зрителей, но едва ли не в первую очередь для него самого, и была в этом какая-то особенная грань его актерского таланта: вживание не в предлагаемые обстоятельства, а в «шкуру» своего персонажа, как говорил гений русской сцены Михаил Семенович Щепкин. Может быть, шло это от отсутствия фундаментальной актерской школы — ведь все, чему Авилов научился в профессии, было взято из одних рук — из рук режиссера Валерия Беляковича, о котором Виктор Авилов писал когда-то: «…Я не вижу режиссера, равного Беляковичу. Есть много хороших режиссеров. Он не хороший. Он гениальный». Это уже потом, значительно позже, дарование его напитывалось и обогащалось киноопытом, работой с другими режиссерами. Но равным Беляковичу для Виктора Авилова не оказался никто…

Наверное, даже если бы Валерий Белякович не создал своего театра, покорившего без преувеличения весь мир, не был бы педагогом «от Бога», не стал бы выдающимся артистом, а только открыл бы нам Виктора Авилова, — он уже заслужил бы славу гениального режиссера. Но Валерий Белякович построил три десятилетия назад в Москве Театр на Юго-Западе, в который и сегодня попасть весьма трудно, воспитал целую плеяду замечательных артистов, проявил себя как незаурядный актер с мощной, завораживающей энергетикой, а значит — он вполне достоин той оценки, которую дал ему Виктор Авилов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
40 градусов в тени
40 градусов в тени

«40 градусов в тени» – автобиографический роман Юрия Гинзбурга.На пике своей карьеры герой, 50-летний доктор технических наук, профессор, специалист в области автомобилей и других самоходных машин, в начале 90-х переезжает из Челябинска в Израиль – своим ходом, на старенькой «Ауди-80», в сопровождении 16-летнего сына и чистопородного добермана. После многочисленных приключений в дороге он добирается до земли обетованной, где и испытывает на себе все «прелести» эмиграции высококвалифицированного интеллигентного человека с неподходящей для страны ассимиляции специальностью. Не желая, подобно многим своим собратьям, смириться с тотальной пролетаризацией советских эмигрантов, он открывает в Израиле ряд проектов, встречается со множеством людей, работает во многих странах Америки, Европы, Азии и Африки, и об этом ему тоже есть что рассказать!Обо всём этом – о жизни и карьере в СССР, о процессе эмиграции, об истинном лице Израиля, отлакированном в книгах отказников, о трансформации идеалов в реальность, о синдроме эмигранта, об особенностях работы в разных странах, о нестандартном и спорном выходе, который в конце концов находит герой романа, – и рассказывает автор своей книге.

Юрий Владимирович Гинзбург , Юрий Гинзбург

Биографии и Мемуары / Документальное