Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография

А я сделался кулак и землевладелец. Один добрый молодой писатель взял и подарил мне дачу — шесть соток земли и домик, который крепок и ладен. Все это было брошено семь лет назад из-за какой-то череды несчастий. И вот я сижу у открытого окна с видом на «сад», — несколько яблонь, старых, как секвойи, с голыми стволами и в небесах шумящей кроной. Батистовые капустницы кружат над ситцевыми картофельными цветами, слепни прошивают пространство в поисках сладкой человеческой плоти. Наверно, они знают, что общая масса насекомых на земле превышает всю остальную животную массу, включая и рыб, и садятся на человека как на собственность — зло и прямо.

Я понемногу перестаю читать современные книги, потому что постепенно догадываюсь, что искал тайны мира не там. И охотно соглашаюсь с тем же Борхесом, писавшим: «Мне известен край, где библиотекари отказались от суеверной и напрасной привычки искать в книгах смысл, считая, что это все равно что искать его в снах или беспорядочных линиях руки…»

Лучше переведу я свои дневники и, может быть, выпишу из них те живые страницы, в которых говорили обо всем на свете Б. Можаев и Ю. Нагибин, В. Берестов и Аре. Тарковский, и это будет умнее и их книг, и моего умствования. Ведь зачем-то я эти дневники писал.

Рекрутам лазить через салинг!

Подвахтенным скоблить навесной кубрик!

Поклон Тане.

Ваш В. Курбатов

Город Санкт-Петербург 2 августа 2001. 18 ч. 45 мин.

«Люди на марсе…»

До этого момента тебе еще предстоит дожить…

Сколько ты принял, когда мне писал это вполне дурацкое письмо?..

Вот бы мне кто-нибудь взял бы и подарил 6 соток Земли и домишко.

И вот представляю я себя сидящим напротив нескольких яблонь — «старых, как секвойи, голыми стволами в небеса…»

Теперь серьезно. Отписал бы ты мне о своей будущей книге.

Ты дальше пишешь, что «жизнь столь бедна счастливыми концами именно из-за утраты отваги и веры, из-за того, что мы трусливы и стыдимся радости».

Я только что вышел из госпиталя, где айболиты установили у меня сто одну и еще одну болезнь. Но, как наш Господь, установили мне пятилетний срок пребывания на этом свете. Очень символично, что срок пятилетний…

Что это тебя так потянуло на салинг? Не торопись туда, там ветер намного сильнее, чем внизу.

Дорогой господин Курбатов, мы с тобой давно родственники. Учти, что печатает сейчас это письмо моя жена Таня, ибо написать письмо я уже не в силах, хотя вдруг потянуло на живопись. После госпиталя только и делаю, что малюю картинки.

Всегда твой Виктор Конецкий

15

Беседа с Борисом Никольским [52]

В 1987 году в «Неве» была напечатана повесть Виктора Конецкого «Никто пути пройденного у нас не отберет…». Это была первая — после двадцатипятилетнего перерыва — публикация Конецкого на страницах «Невы». О причинах столь долгого взаимного отчуждения писателя и журнала речь пойдет чуть позже. Начиная же с 87-го года, проза Виктора Конецкого стала постоянно появляться в «Неве» — практически все написанное им за последние годы жизни публиковалось в нашем журнале. Одно время Виктор Викторович был членом редколлегии «Невы», и тогда на его имя очень часто приходили толстые бандероли, пухлые почтовые конверты — с рассказами-исповедями, с изложенными на тетрадных страницах жизненными историями, со своими впечатлениями от прочитанных его книг, — Виктор Конецкий принадлежал к тому редкому типу писателей, кто вызывает абсолютное читательское доверие. Подобным же доверием у читателей на моей памяти пользовался лишь Федор Абрамов. Виктора Конецкого я знал давно, еще со времен нашей литературной молодости, нас с ним связывали если не дружеские, то по меньшей мере товарищеские отношения — нам было что вспомнить. Так что, когда на страницах «Невы» появился раздел «Беседы у камина», я не сомневался, что одним из моих собеседников обязательно должен стать Конецкий. Хотя побеседовать, как это было задумано, возле редакционного камина (правда, неработающего) мы не могли, поскольку Виктор Викторович практически уже не выходил из дому, и потому, вооружившись диктофоном, я пришел к нему домой. Впрочем, вели меня к нему не только служебные, журнальные дела — в тот день я шел к Конецкому с каким-то совершенно особым ностальгическим чувством — словно и впрямь погружался в собственную литературную молодость, в те счастливые времена, когда еще были живы наши общие друзья-товарищи: Виктор Курочкин, Виктор Голявкин, Радий Погодин, Глеб Горышин… Я давно уже не видел Конецкого, наше общение в последнее время, как правило, велось лишь по телефону, и вот теперь наконец-то мы могли потолковать с ним обо всем, что волновало нас обоих.