Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография

Один блат в моей жизни был — отец был знаком с начальником училища Николаем Юльевичем Авраамовым и замолвил за нас с братом слово. За войну мы отупели и экзамены, как положено, выдержать не могли. В училище Авраамов меня не замечал.

Днем учились, а по ночам ремонтировали училище, вытаскивали бревна из Обводного канала, разгружали вагоны на железнодорожных вокзалах, готовились к парадам, ночью же ходили в баню. Днем отмывали свою блокадную копоть гражданские люди.

Из дневника 1947 года

Надо попробовать записать то, о чем думал в эти 30 дней. Основной вопрос, как всегда, — это вопрос о жизни, ее целях, возможностях, о смысле. Все время вертится мысль о полной бесцельности существования вообще всего человечества…

Интересно то, что для меня наука, университет, вообще мысли — это самоцель, это то же, что танцы для одного или водка для другого…

Я предпочитаю эгоистов, думающих и заботящихся только о себе, вероятно, потому, что о них не надо заботиться, не надо быть им обязанным, т. е. несвободным.

Хочется рисовать, т. е. опять надо убедиться в том, что ничего не можешь. Могу ли я что-либо?

Хотеть и быть уверенным — значит добиться.

Я никогда не теряю головы — это плохо, т. к. иные поступки можно сделать лишь в таком состоянии, а сделать хочется.

Верить — быть обязанным, а это самое страшное, это потеря свободы. Я хочу перенести горе, чтобы быть значительнее, выше в своих (и чужих) глазах.

Единственное, что приближает к жизни, — это любовь. Боясь жизни, т. е. непрерывных, жестких связей, боюсь и любви.

Для того чтобы примириться с действительностью, я должен уйти от нее. Это значит заняться искусством. Только в нем можно найти то, что нужно. Только в него можно уйти от жизни и одновременно изменить жизнь. Поэтому так и ищешь в себе задатки.

Чувствую, как медленно-медленно, но неуклонно, по капелькам собирается во мне мужество отчаяния. И знаю, верю, что наберется его столько, сколько нужно для того, чтобы вспыхнуть и сгореть быстро. Верю, хочу верить в это. Хочу уважать себя и видеть в этом цель своей жизни.

Я беру из книг только то, что созрело уже во мне. Если я сам не живу, то умею мечтать о жизни, и театр мне не нужен…

Когда-нибудь напишу, как мы с другом Юлькой поступили в Университет на филфак и являлись в храм-Университет с палашами на боках при всем блеске формы и с таким же блеском толкали экзамены, и профессора ставили нас в пример штатным студентам-обалдуям, которым мы безмерно и безнадежно завидовали. Ведь учились мы на экстернате и основной была военно-морская бурса…

А как интересно и страшно являться к профессорам для сдачи экзамена на дом!.. И почему теперь экстернаты отменили?.. А через год министр обороны Булганин отдал приказ о запрещении курсантам военных учебных заведений получать параллельно гражданское образование — чтобы в будущем не имели бы лазейки для деру на гражданку. И мы с Юлькой вылетели с филфака. И очень даже вовремя вылетели, ибо и сами бы ушли — старорусский язык или латынь никак уж с теорией торпедной стрельбы не соединяются…

Из переписки с Юлием Филипповым

Здорово, дружище, не морской бродяга!

Приветствую твой оптимизм и любовь к жизни во всех ее паршивых проявлениях!

Суббота, большая приборка, сакую в каюте (складе), у боцмана и пишу на его журнале. Рядом давит Волк. Ночью стоял на вахте и любовался в дальномер Питером и Петергофом, а теперь нужно «добирать».

Строевую характеристику я тебе выслал из Либавы в начале месяца. Ее получение тобой очень важно если не для комиссии, то для представления туда, куда будешь поступать. Комсомольскую характеристику и членские карточки получи в училище.

Волк бормочет во сне и сползает с груды дождевой одежды и спасательных нагрудников все ниже и ниже. Пущай падает!

С филфаком (твоим отношением к нему) вполне согласен. Да, не душа книги, а форма, да — не работа, а мразь. Изучать же глубоко структуру языка вряд ли нужно в нашем возрасте, а позже — да.

О юридической и следовательской работе. Учти: это временная, наиболее низкая судебная должность. Вне твоего желания тебя будут продвигать по службе, и от живой работы попадешь в бухгалтерию.

Мамоська пишет о работе в кино. Я целиком поддерживаю ее, в смысле качества получаемых знаний и наблюдений за жизнью, не мешающих участию в ней.

Но время учения, в определенном смысле, можно считать потерянным.

Слушай, важное дело. В твоем классе двое выиграли по облигациям. Проверь свои, может, Господь Бог пошлет тебе свободу наполовину?

Советую уже начать заниматься подготовкой к экзаменам.

Волк упал и разжался на сигарету, поворчал и опять влез на полку. Сижу дымлю, в открытый иллюминатор несется дикая какофония — смесь из добрых десяти пластинок, которые крутят на всех кораблях вокруг. «Пой, моя хорошая, в поле жито скошено», и десятки финских, польских, немецких транспортов идут в Питер за этим житом. Они меня злят.

За стихи спасибо, хорошие — это экспромт?