Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография

— Приятно, конечно. Но не думаю, что он прав. Я хорошо знаю свой шесток. Очень хорошо. Уверен, что это высказывание случайное, ибо Дмитрий Сергеевич с детства умный, к тому же влюбленный в моря.

— Если книги умеют учить, ваши расскажут, как жить, чтобы к тебе не прилипала грязь. О чем бы вы сегодня, с высоты возраста и книг, рассказали первоклассникам на самом их первом уроке?

— Я был бы старомодным. Вероятно, о Родине стал бы говорить. О том, откуда само это слово. О том, как она огромна. О Пушкине бы говорил. Может быть, о Павле Степановиче Нахимове.

— Может ли поэт быть подлецом?

— Поэт — нет. А стихотворцев-подлецов знаю множество. Им хочется и стихи писать, и живыми оставаться. Впрочем, я не читаю современной литературы. Повторюсь: старомоден. Я пожилой человек и уже вышел из ритма эпохи. Литературу должны делать молодые люди, полные физических сил. Мы доживаем. Водка и годы сделали свое дело. Сейчас-то я больше сплю, чем работаю. За все свои ночные вахты добираю. Рад бы и вовсе не работать, но приходится. Пенсия-то? Только на лекарства. Сотрудничаю с небольшим, но любимым мною питерским журналом «Капитан». Вот уже год готовлю собрание сочинений. В стол, конечно. Успеть бы самому. Вставлю туда много архивных документов, которые в свое время легли в основу моих книг.

— И «Полосатый рейс»?

— Это не книга, а сценарий. Мы везли с острова Врангеля трех медведей. Для цирка в Мурманске. Один выбрался из клетки и стал метаться по пароходу. Зверюги эти очень страшные. Кое-как, вооружившись пожарными шлангами, загнали его обратно.

— Ив кино медведи превратились в тигров.

— Да, Хрущев встретил, кажется, императора Эфиопии и повел его в цирк. На Маргариту Назарову, с тиграми. После представления Маргарита принесла в правительственную ложу тигрят. Хрущев растрогался и говорит: у нас-де такая женщина замечательная, такие тигры, а кина нету. И по всем киностудиям страны был брошен клич: немедленно сделать фильм про Маргариту Назарову. Директорат — на дыбы. Стали искать сценарий. Я кое-какие потом читал. Один драматург поместил тигра в коммунальную квартиру. Сказали: очернение действительности. Другой накатал про колхоз, в котором такая зажиточная жизнь, что они свой зоопарк открыли. Ему отвечают: лакировка. Пришел я к директору «Ленфильма» и рассказал свою историю про мишек. Он сказал: пиши. Дали аванс, заключили договор. И поехал я в Москву изучать жизнь тигров. А картина очень дорогая была. И мне в помощь подкинули очень матерого Каплера, которого как раз из тюрьмы выпустили. Вот он и стал соавтором.

— Виктор Викторович, так называемая самая читающая страна в мире, которую кормили в школе Пушкиным и Тургеневым, не читает их теперь, а смотрит сериалы…

— Я думаю, что мы здорово этому самому русскому народу надоели. Ему надоело это государственное ханжество, которое насаждали в школе, на работе и дома. И маятник качнулся в обратную сторону. В порнуху, в духовную жвачку, в китч. Если в моей книжке герой целовал героиню, не оформив загодя свои отношения гражданским браком, редактор вскипала, как чайник. Ханжество? Да. Но когда молодой парень с утра до вечера смотрит по ТВ голых теток, я не думаю, что это хорошо скажется на его потенции. Тайна исчезает. А сближение с женщиной должно быть тайной. Тайна всегда влечет.

— Работают ли сейчас над вашими книгами редакторские ножницы?

— Над книжками нет. Но вот в красный день календаря согласился я выступить по ТВ. Главное, конечно, отрезали. Я так эффектно хотел начать с «Двенадцати» Блока: «В белом венчике из роз впереди Исус Христос». И как Блока понесли за этот образ и белые из-за границы, и красные тут, и как он запил горькую… На мой взгляд, он просто-напросто хотел сказать, что Россия повторит путь Иисуса на Голгофу и на Крест. И мы вживе взошли на Голгофу, повторяя путь Иисуса, и распялись на кресте, и на этом кресте отвисели восемьдесят лет. И своими воплями «Земля — крестьянам!», «Фабрики — рабочим!» так напугали заморских буржуев, что умные империалисты своим работягам на подносиках — страховочки, профсоюзную защиту и прочие социальные блага. А мистеру Форду пришлось сбавить обороты своих конвейеров, дабы рабочий люд не перетрудился. При этом они могли позволить себе абсолютное бесцензурье и в литературе, и в кино.