Виктор Курнатовский

Теперь в Романовке насчитывалось пятьдесят семь человек. Они с трудом разместились в трех больших и двух маленьких комнатах дома. Спали на полу, не раздеваясь. Через каждые два часа меняли караулы. Дежурные и разводящие с фонарем отыскивали место, куда поставить ноги, чтобы разбудить очередной наряд и не наступить на спящих. Женщины несли службу наравне с мужчинами, но и мужчины были обязаны выполнять женскую работу, стряпать, убирать… Миша Оржеровский, казалось, ни на минуту не разлучался с фотоаппаратом. Он делал один снимок за другим.

Иголкин аккуратно доставлял по три-четыре раза в день записки из дома купца Кондакова. Таким образом, осажденные были довольно подробно информированы о том, что происходило за стенами дома Романова. Впрочем, в первые дни участники протеста могли еще свободно гулять по двору под охраной специально созданного для этих целей отряда, вооруженного берданками. Городовые и не пытались заглядывать во двор.

В Романовку проскальзывал то один, то другой товарищ из города, пользуясь тем, что полицейские часто оставляли свои посты и ходили погреться в соседние дворы, а порою исчезали и на более длительные сроки в ближайших трактирах. Последним пополнением (они вошли в счет пятидесяти семи) был лихой въезд на санях веселых грузин: Мирзабека Габронидзе, Ираклия Центерадзе и Мираба Доброжгенидзе — крестьян из Озургетского уезда Кутаисской губернии, сосланных в Якутск за организацию аграрных беспорядков. Под бурками, с которыми они не расставались и в Якутске, товарищи-грузины привезли ружья и большой запас патронов. Вместе с ними в дом Романова прибыл офицер Владимир Петрович Бодневский. Он был осужден за то, что призывал солдат не стрелять в демонстрантов. Вместе с Бодневским появился и его друг — Виктор Яковлевич Рабинович, еще совсем молодой человек. Он недавно окончил реальное училище и был сослан в Якутск по делу Одесского комитета РСДРП.

В Романовке собрались представители почти всех народов, населяющих Российскую империю. Тон, как говорится, задавали большевики вместе с ссыльными, которые примыкали к ним по своим политическим убеждениям. Затем шли бундовцы. Остальные принадлежали к различным группировкам и национальным социал-демократическим партиям или же вообще не состояли ни в каких партиях. Они попали в ссылку за сочувствие и помощь революционерам или за участие в революционных демонстрациях. Среди беспартийных внимание привлекал Бодневский. Дворянин Бодневский в молодости увлекался учением Льва Толстого. Но со временем он из толстовского вероучения выбросил христианскую формулу непротивления злу. Владимир Петрович сохранил лишь презрение к тунеядцам и тунеядству, ненависть к завоевательным войнам, к порабощению других народов, ко всякому насилию и произволу. Участвуя в бесславном походе, который русский царизм предпринял вместе с другими, империалистическими державами для подавления народно-освободительного боксерского восстания в Китае, Бодневский своими глазами увидел, что творили английские, немецкие и иные «цивилизаторы». Человек честный, справедливый, он не мог оставаться равнодушным, бесстрастным наблюдателем и всячески старался удержать подчиненных ему солдат от насилий над свободолюбивым китайским народом, народом-тружеником.

Вернувшись из Китая, Бодневский немедленно подал в отставку, отказавшись, как и Костюшко-Валюжанич, от блестящей карьеры гвардейского офицера. Взяв за образец героя романа «Что делать?» Рахметова, Бодневский вскоре после своей отставки ушел из дому. Как и Рахметов, он работал грузчиком на пристанях, был бурлаком, скитался по всей стране. И всюду он призывал людей к братству, безбоязненно разъяснял народу то зло, которое несет служба в армии, жандармерии, полиции, то есть служба, поддерживающая угнетение народов. Свои поучения Бодневский облекал в форму евангельских проповедей. Полиция косилась на него, несколько раз сажала в тюрьмы. Однако помня о дворянском происхождении и чине поручика запаса, Бодневского считали просто выжившим из ума, блаженным барином, который впал в сектантство или иную религиозную ересь… Поэтому, продержав небольшой срок в заключении, его, как правило, выпускали до какой-нибудь очередной истории. Так продолжалось до тех пор, пока Бодневский не начал призывать солдат переходить на сторону рабочих. Тогда-то его и сослали в Сибирь.

В тюрьме он получил первые уроки революционной теории от социал-демократов марксистов. Конечно, бродягу-мечтателя, бунтаря-одиночку не сразу приучишь к дисциплине. Курнатовский с первого же дня знакомства деликатно и умело, но в то же время упорно занялся воспитанием Бодневского в духе большевизма — его энергию следовало направить в правильное русло, а знания военного дела обратить на пользу революции. И, несомненно, Виктор Константинович добился бы многого, если бы располагал большим временем и не случись в дальнейшем катастрофы, которая навсегда разлучила этих людей.