Виктор Муравленко

Индустриализация во всем — только так можно будет выйти на один уровень с ведущими странами Европы, где набирала невиданную военную мощь Германия с ее «новым порядком», и заокеанской, притаившейся Америкой. Он радовался и покорению альпинистом Евгением Абалаковым пика Коммунизма на Памире, что стало еще одним доказательством победы советского человека над неприступной природой, и полярной научной экспедиции ледокола «Челюскин», и достижениям выдающегося хирурга-офтальмолога Владимира Филатова, и многим другим новостям, которыми пестрили газеты. Читал Виктор всегда много и быстро, чаще специальную техническую литературу, но не обходил вниманием и русскую классику — Толстого, Чехова, Гоголя, любил поэзию Пушкина, Лермонтова, Некрасова, а когда вышел эпический роман Вячеслава Шишкова «Угрюм-река», то проглотил его залпом. Оставила глубокий след в душе и появившаяся только что книга Николая Островского «Как закалялась сталь». Но времени на всё не хватало. Поэтому большей частью он читал ночью, при свете тусклой лампочки, за перегородкой.

Утром шел на буровую, вечером — в институт… Запомнился ему первый подъем на верхотуру по крутой лестнице. Внизу фигурки людей казались совсем крошечными, словно там копошились муравьи. Они облепили трубы, технику, переносили что-то туда-сюда, деловито сновали, подчиняясь не инстинкту, а четким командам и правилам. Буровая вышка раскачивалась и дрожала. Было немного страшно и захватывало дух. Но не столько от высоты, сколько от могущества человеческого ума, создавшего весь этот гигантский муравейник, где каждый выполняет поставленную перед ним задачу. И он, добравшись до раскачивающейся люльки, стоит на самом верху, машет мастеру рукой, а тот поднимает вверх большой палец: дескать, молодец, выйдет из тебя толк, студент!

Работа у Виктора спорилась. Он быстро освоил труд бурильщика, ловко научился захватывать крюком свинченные трубы — «свечу», спускать ее с помощью элеватора вниз. Его вахта задавала в бригаде тон, считалась лучшей. Неслучайно именно она всегда первой выполняла производственные задания. Потому что в ней работал такой «упертый хлопец», как Муравленко. А однажды, когда он шел со службы, на доске объявлений, висевшей перед главной конторой на барачной стене, вдруг увидел — глазам своим не поверил! — выведенную мелом фамилию «Муравленко». Среди лучших бурильщиков, добившихся наивысших показателей в соцсоревновании. Ошибок в таком деле не бывает, но, может, однофамилец? Но на буровой был только один Виктор Муравленко. Радость наполнила душу и сердце, будто солнце выглянуло сквозь пасмурные тучи, бросило сияющие лучи! Это был его первый признанный успех, первая дорогая награда, которая многого стоила. Значит, труд твой не растворился втуне, замечен и оценен по достоинству. Сколь важно вовремя поощрить работу молодого человека, его порывы, — об этом он будет помнить потом всю жизнь. Даже когда окажется на самом верху, во главе этого сложнейшего живого организма-муравейника, он будет всегда внимательно следить за работой молодых специалистов и поощрять их труд.

После второго курса он вновь перевелся с вечернего отделения на дневное. Но работу на буровой не оставлял, нес вахты и там. А забот прибавилось и в самом институте — он был выбран комсоргом курса. Сейчас это, может быть, звучит довольно устарело, но Муравленко стал душой коллектива. В наше время «душ» таких всё меньше и меньше — одни деловые отношения, выгода, бизнес по принципу «человек человеку — волк».

Виктор был организатором трудовых починов, субботников и празднеств. Студентов нефтяного института называли «трудовым резервом» Грознефти. Шла вторая пятилетка, и их, «нефтяных академиков», бросали из студенческих аудиторий на самые узкие места и горячие участки — на промыслы, буровые, где что-то барахлило и требовало наладки для выполнения плана. Ну а уж когда одерживалась победа, то праздник труда отмечался едва ли не всем городом! Фотографии передовиков вывешивались на домах, в магазинах, в автобусах и пригородных поездах. Их знали в лицо все жители Грозного. Они были не менее популярны, чем самые модные киноартисты, чем Михаил Жаров, Борис Чирков, Леонид Утесов и Борис Бабочкин. А тогда как раз вышли два замечательных фильма — «Чапаев» и «Веселые ребята», на просмотр которых студенты и рабочие ходили по десять-пятнадцать раз.

Торжества с вручением переходящего Красного Знамени устраивались так. На буровую приезжал духовой оркестр, празднично одетые жены и дети дарили рабочим цветы, звучали не только поздравительные речи, но и шутки, веселье лилось рекой, потому что это была общая, единая на всех радость. А для отстающих бригад в наказание придумывали и такое: к ним притаскивали деревянного буйвола с огромными рогами, чтобы забодал нерадивых, грозненские мальчишки составляли «оркестр» из чайников, ведер и сковородок, шумели и гремели так, что перепонки в ушах лопались, а под улюлюканье и свист вручалось дырявое «знамя» из рогожи. И всё это тоже с азартом и остроумием придумывал Виктор Муравленко.