Виктор Цой. Это сладкое слово - Камчатка

Цой, уставший за день, отправился спать. А ко мне приехали организаторы концерта, просили выступить, угрожали: "Вы не знаете нашу толпу. Они разнесут всю гостиницу". Пришел еще и начальник ОВД, пытался нас заставить насильно дать второй концерт. Я сказал, что ваше время, когда можно было заставить силой, уже прошло, и выставил его за дверь.

Буквально минут через десять послышались крики: "Ви-тя! Цой! Кино!" И действительно, они стали вламываться. Теперь начальник ОВД пришел уже с зампредом горисполкома: "Вот видите, у нас нет достаточно силы, чтобы защитить вас. Сейчас они начнут ломать, разбивать…"

Только он сказал это, как в окно полетели камни. Мне стало страшно, потому что я знаю, что такое толпа. Она может нее. А гостиница новая, из бетона и стекла. Я подумал, что нам вce-таки придется выступить. Разбудил Витю. Он спросил: "Что случилось?" Оказывается, его окна выходили во двор и крики доносились сюда приглушенными. Мы спустились вниз. Я в шлепанцах, Витя, по-моему, надел кроссовки. Первое, что мы увидели, спускаясь вниз, подразделение ОМОН в касках, разбитые стекла, прорвавшихся в гостиницу молодых людей. По мегафону объявили, что Цой выходит на улицу. Дайте подъехать машине. И толпа расступилась, и мы поехали сквозь эту толпу, которая тянулась, наверное, метров на 200. Подъехал не автобус, а милицейский УАЗик. Нам повезло, что машина железная, потому что каждому хотелось дотронуться до нее, либо рукой, либо ногой. Сидим внутри — и такой стук! И толпа последовала за нами на стадион. Это было уже за полночь, даже во втором часу. Пока возились с настройкой аппаратуры — уже половина четвертого. И Цой решил не ждать, когда же наладят звук до должного уровня, вышел с акустической гитарой. Стадион пел, горели факелы. Так он отработал целых полтора часа.

В шесть часов мы выезжали из гостиницы и администрация предъявила нам претензии: просила возместить ущерб, нанесенный, якобы, нами. Но к этому разбою мы не имели никакого отношения. В тот день мы должны были выступить в Донецке на фестивале памяти Джона Леннона…

Ю.Айзешипис. Газета "Туесок".

Смоленск. 1992 г.

Архангельск. 17–19 июня 1990 г.

Не успел он приехать в Архангельск, его тут же "раскусили" солдаты. В общем, это было несложно — жаркий июньский день, а тут человек весь в черном, до носа погруженный в черный же шарф, очки и темная шляпа завершают домаскировку того, чьего прибытия ждет весь город. "Вы Виктор Цой?" — скорее утвердительно заорали ребята. "Нет!", — сказал человек голосом с интонациями, многократно повторенными находящимися вблизи магнитофонами.

А вечером того же дня, стараниями радушной к своим гостям Беллы Высоцкой, в кафе "Чайка" был маленький ужин, на котором КИНО в полном составе налегало на коньячок. За стенкой гудел чей-то выпускной. Разморенный коньячными парами и жарой, я спустился к туалету покурить. Разглядев Цоя сквозь стеклянную стенку, там уже тусовалось изрядное количество выпускников, утомленных бесплодным созерцанием кумира и справедливо полагавших, что в банкетном зале курить не дадут, а значит, надежда на близкое общение реальна именно в этом месте. И действительно, скоро он скрылся за одной из дверок заведения. "Цой вон в той кабинке", — восхищенно загалдели "зрители". Господи, как это глупо. Но еще глупее был я сам, с одной стороны осуждающий столь бестактное благоговение, с другой распираемый гордостью от сознания себя как особы приближенной, а значит, избавленной от необходимости подобных чувствоизлияний.

Стояла жуткая духота. Мокрые от пота солдаты едва сдерживали мокрых от восторженных слез поклонников. В промежутках между ними стояли дельцы с портативной видеокамерой для съемки неожиданных эксцессов. "Совершенно случайно нам удалось заснять весь концерт…"

Когда темная машина с черным Цоем подъехала ко Дворцу Спорта, он сказал: "Я здесь не выйду, они меня разорвут". Они его не разорвали. Это было, как в самом безумной фильме: фанаты с белыми мышами в волосах, милиционеры — злые от обреченного понимания, что им никогда не отогнать всех поклонников от дверей цоевской раздевалки. И все они цепляются и толкаются. Он сидел на скамейке, в черных носках, в плавках и в майке. Голова запрокинута, и чуть раскосые устало-грустные глаза полузакрыты. Выжатый больной человек, во всем своем облике сконцентрировавший нежелание кому-либо что-либо объяснять. От этой картины и ее подтекста у меня отвисла челюсть, и тут я получил самый внушительный за всю жизнь толчок в грудь. Передо мной стоял не вызывающий никакой нежности телохранитель, рассчитывающий своей пятерней вышибить меня из седла… пардон, раздевалки. К насупившемуся Цою я подбежал с ябедой на его персонал:

— Виктор, вот у вас чувство собственного достоинства сильно развито?

— Ну.

— А вот каково моему чувству собственного достоинства мосле того, как ваш телохранитель меня в грудь пихнул?

— Если вы его в грудь пихнете, вам легче станет? Иди сюда (телохранителю). Пихайте его в грудь.