— Когда я писал, они были новые. Но пока фильм выходил, песни распространились. Сейчас их продают на кассетах кооперативы. В фильме есть песня "Группа крови", которую все знают, и есть одна песня, которую никто не слышал. Остальные четыре песни в картину не вошли.
— Звездная мечта группы "Пинк Флойд" — полететь в космос. Какая зведная мечта у группы КИНО?
— Не знаю, наверное, тоже в космос.
— Если бы тебе была предоставлена возможность из настоящего, самого тягостного дня перенестись куда-то в прошлое, куда бы ты перенесся и почему?
— Не знаю, я как-то не думал на эту тему. И потом, я очень философски отношусь к каким-то неприятностям. Считаю, что все это надо переждать, а потом все образуется.
— Ты веришь во что-то: в бога, в свою судьбу, в КПСС?
— Во что-то — да, трудно сказать, во что.
— У меня создалось впечатление, что ты фаталист.
— Может быть, я не занимаюсь самоанализом. Я такой, как есть и все…
— Ты доволен своими родителями. У тебя нет к ним претензий, допустим, вот того не показали, тому не научили?
— Я вообще не считаю, что родители могут дать образование, что угодно, но не чему-то научить ребенка. Ребенок — это человек с собственной судьбой, и мне кажется, что мы слишком много значения придаем формированию личности родителями. Я считаю, что личность формируется сама. слишком много значения придаем формированию личности родителями. Я считаю, что личность формируется сама.
— Ты хочешь быть творческим долгожителем?
— Ну, конечно, кто же не хочет.
— Как ты относишься к тому, что тебя, бывает, критикуют?
— С юмором.
— Я встречался с Градским, и он сказал, что у Виктора Цоя и Бориса Гребенщикова вообще не музыка, а только стихосложение.
— Это вопрос?
— Да.
— В смысле?
— Ну, вот, что ты думаешь по этому поводу?
— Я так не считаю.
— То есть, ты считаешь, что Градский заблуждается?
— Но это его мнение. У меня есть свое мнение. Кто из нас заблуждается, откуда я знаю.
— Скажи, вот если бы тебе предложили создать новую группу, не КИНО, посулили бы тебе массу благ, ты бы все бросил?
— Конечно нет, а что? Каких благ?
— Ну, скажем, благ материальных, благ моральных…
— Да ну, ну что ты… Вы смеетесь? Моральных? А какие моральные блага я могу получить от кого-то? Не понимаю…
— То есть, для тебя группа КИНО, я так понимаю, не просто группа?
— Просто мы друзья, и вместе вот так существуем, а все остальное так…
— Тебе не кажется, что идет явная переориентация на какие-то более легкие жанры, и тебя просто в скором времени не поймут?
— Это не мои проблемы.
— Хорошо, ты пел год назад: "Мы ждем перемен…", ты это поешь и сейчас. А тебе не кажется, что перемен не будет просто напросто. Или в выражение "Мы ждем перемен" ты вкладывал что-то, что группа КИНО ждет перемен?
— Ну, это вообще очень сложная история, и вообще эти песни очень многие понимают неправильно и поэтому…
— Ну, а какой смысл лично ты вкладывал?
— Очень личный, очень личный смысл.
— Виктор, что изменилось в твоей жизни за прошедший год?
— Хвастаться нечем — все как обычно. Разве что жить стало труднее и опаснее. Я просыпаюсь утром и не знаю, что будет завтра, сегодня, что мне ждать от жизни.
— Чем вызвано твое беспокойство?
— Состоянием нашего общества, которое я расцениваю как очень опасное. Вот уже четыре года, как вместо дел все занимаются болтовней, вместо перемен — тишина, вместо свободы — неизвестность. У меня такое впечатление, что мы все больны СПИДом, что скоро может случиться непоправимое.
— А если говорить о музыке?
— Здесь все взаимосвязано: дефицит мыла и дети, умирающие от СПИДа, национальные конфликты и запреты на творчество…
— И у твоего подъезда дежурят поклонники…
— К сожалению, да. Из-за них я стал домоседом, хотя раньше никогда им не был. Я не могу погулять по городу, не могу сходить в гости, к друзьям, потому что в меня все тыкают пальцем? "Смотри, Цой пошел".
— Но может быть, дежурство у твоего подъезда — это единственная возможность взглянуть в твои глаза, заглянуть в душу, узнать, как ты живешь?
— Моя душа — в моих песнях. А живу я надеждой на лучшее время.
— Если вам раньше хотелось перемен, то сейчас появилась "Печаль", так ли это и откуда?
— Я считаю, что рок-музыка брала на себя раньше большую социальную роль, ну, то есть, больше освещала социальные язвы. Сейчас те, в чьи обязанности это должно входить, наконец-таки к ним приступили, я имею в виду газеты, телевидение и так далее, и поэтому сейчас уже нет смелых песен. Сейчас человек может резать правду-матку, мы откроем любую газету и видим там правду-матку.
— То есть, раньше, если рок ходил босиком по битому стеклу, то сейчас все одели ботинки?
— Ну да. Сейчас становится ясным, наконец, кто ехал только на этом и был популярен только на этом, а в ком было что-то еще.