Виктор Цой и другие. Как зажигают звезды

Мое дело представлялось изрядно сфабрикованным, и защита его удачно разваливала. Лучшим же защитником выступал я, как наиболее заинтересованный в итоге, имеющий серьезный опыт контактов с правосудием и лучше всех знающий суть дела. Адвокаты и юристы в подавляющем большинстве работают не творчески, лишь формально отрабатывают, основываясь на каких-то законодательных актах, выискивая какие-то процессуальные нарушения. Кто-то основательнее знает законы, кто-то — более поверхностно, язык у кого-то подвешен лучше, чем у другого, но в суть дела мало кто вникает. Родственникам обещают золотые горы, но обычно к серьезному бою за клиента не готовы. Поэтому, общаясь с адвокатами, я лично выстраивал линию защиты, говорил, на что стоит обращать внимание и на чем акцентировать выступление. Короче, два раза меня судили и дважды разные суды отправляли дело на доследование. И во второй раз прокурор не дал санкцию на мое дальнейшее содержание под стражей. Видимо, предполагаемое преступление не представляло такую социальную опасность, как десять или даже полтора года назад. Близилась перестройка, подул свежий ветер перемен и это стало касаться и судопроизводства — оно теперь вершилось более серьезно, лояльно и демократично. В преддверии социальных свершений в людях наблюдался невиданный внутренний подъем, значимость человека выросла, уменьшился беспредел власти. Активно освобождали под подписку камеры в качестве меры пресечения и камеры уже не распирало сверх всякой меры.

Тем не менее, активно арестовывались попавшие на взятках и злоупотреблениях дельцы от советской торговли — шла серьезная чистка рядов. Забрали начальника главного управления торговли Мосгорисполкома Николая Трегубова и около 130 его сотрудников, в том числе замов его главка. Мне «посчастливилось» сидеть с двумя из них — сначала из управления продовольственных, а затем и промышленных товаров. А также с директором крупного гастронома на Проспекте мира у Рижского вокзала. Уже в весьма преклонном возрасте, под 60, он пребывал в постоянном шоке и все твердил:

— Какой позор на мою седую голову…

Я сочувствовал, но внутри думал: — А раньше что, не догадывался?

Еще весьма интересный пассажир — вор в законе Валериан Кучулория по кличке «Песо». Его отца — заместителя председателя Верховного Совета Грузии расстреляли в 1936 году, практически в год рождения сына. Мы много общались, его беседы об уголовной жизни были интересны даже мне, уже немало повидавшему за решеткой. Он понимал, что я, валютчик, бизнесмен, все-таки не из криминального мира и не собираюсь туда переходить, и относился ко мне со сдержанным уважением. Как и я. А вообще обитатели тюрьмы, где находится крупный уголовный авторитет, всегда проявляют повышенный интерес к его персоне, стараются максимально поддерживать, морально и материально. Подогревают по всем статьям. Как-то я прочел автобиографический рассказ некоего Константина Гумирова, тоже сидевшего, и нашел там строчки. По-моему об этом человеке:

«Однажды в камеру зашел грузин Песо, «вор в законе». В тот же вечер за ужином он вдруг бросился в угол и напал на Женька, который пришел вслед за мной из моей хаты в Бутырках. Он чуть не загрыз Женька, и тот стал ломиться из хаты. Только тут я понял, что Женек — дятел.

— Как ты почувствовал эту суку?

— У нас чутье на них в Грузии.

Узнав, что я поэт, Песо попросил меня сделать ему для племянника и племянницы акростих.

— Не хочу, чтобы мой племянник встал на воровской путь. Пусть будет лучше футболистом.

Я сделал акростих, где пожелал ему достичь мастерства Давида Кипиани.

— Я буду хранить твой стих под стеклом и выполню любую твою просьбу. Константин. Приезжай ко мне в Грузию».

Кстати, похожую кличку носит и один авторитетный вор из фильма «Антикиллер» и одноименной книги Корецкого. Образ несомненно списан с моего знакомого. А в книге Николая Модестова «Москва бандитская» немало места уделено уже конкретно этому человеку. Впрочем, на момент нашего знакомства Песо уже сильно и неизлечимо болел — рак гортани пожирал его неуемную личность, из горла торчала трубочка. Поэтому и выпустили его из-под стражи, выпустили умирать. Вместе с общим знакомым — ныне тоже покойным авторитетом Отари Квантришвили, уже после моего освобождения, мы как-то собрались проведать больного, да на несколько дней не успели. На пышные похороны на Ваганьковское кладбище я не пошел, как не пошел потом на похороны застреленного в 1994-м Отарика, как не пошел проститься с еще сотней достаточно близких мне людей. Не люблю я это, не люблю и не понимаю. Только отца и мать я проводил в последний путь. И Цоя.