Виктор Цой. Последний герой современного мифа

Я помню, как мы в Севастополе от моряков убегали… Это была какая-то прямо всепоглощающая страсть. Аудитория как во сне. Как на моих картинах. Одни моряки. Широкоплечие. Стадион Краснознаменного Черноморского флота. Огромное футбольное поле, сцена, а вокруг моряки. В общем, мы играем. Где-то середина концерта, какой-то горячий трек, и кольцо моряков вокруг сцены просто начинает сужаться. Постепенно так… Наступает критический момент. И вот в середине песни, я не помню какой, Витя бросает гитару, за ним, как по команде, Игорь, Юрик, и, не говоря ни слова, мы бежим. Из охранников был сделан живой коридор, узкий такой… Это как в какой-то компьютерной игре… Мы бежим, выбегаем, и круг, это кольцо, замыкается. Я всегда думал потом – каково это, умереть в объятиях матросов? На стадионе Черноморского флота… У меня дух захватывает. Героическая смерть. Это круто. Жаль, не было камер никаких, со стороны это очень круто было смотреть наверняка. Это все так кинематографично… А вообще, я все принимал с удовольстием. Мы же были на своем месте и занимались своим делом. Ничего такого сверхъестественного. Было все то, что должно было быть. Но, по-моему, все было здорово. Мне всегда хотелось на это посмотреть из зала…[509]

11 мая «КИНО» приезжает в Симферополь.

Рассказ очевидца:

11 мая 1990 года в городе Симферополе на стадионе «Локомотив» состоялось, пожалуй, самое главное событие не только в культурной, или музыкальной, или молодежной среде, а вообще самое главное событие из происходивших в этой транзитно-провинциальной столице за последние как минимум пятьдесят лет. В середине апреля в городе появились предельно скромные афиши по типу театральных – «Виктор Цой, группа КИНО». В кассах стадиона билеты стоили всего-навсего 3 рубля. В те годы за эту сумму можно было купить 2 кг колбасы, либо 2,5 десятка яиц, либо 2 жвачки «Turbo» с вкладышами, либо 4 пачки болгарских сигарет. Кто-то тряс родителей, кто-то экономил на школьных завтраках, а шпана-босота разведывала пути проникновения на стадион со стороны старого кладбища. Мой приятель Дима сделал еще проще, – он выпросил у моей бабушки сразу 6 рублей на билеты себе и мне.

Наконец долгожданная пятница. Мы садимся в троллейбус, который, по чистой случайности, действительно идет на восток, проезжаем пять остановок и выходим у Центрального рынка. До входа на стадион сто метров площади, кишащей милицией и молодежью. Мне десять лет, Дима на три года меня старше, поэтому держит меня то за руку, то за шиворот, чтобы я не потерялся, а он не получил потом по шее от моей бабушки.

Возле входа мне запомнилась девушка, под курткой которой была надета черная майка с изображением ленинградской четверки. Самая первая майка с группой «КИНО» из тысяч подобных маек, которых я видел потом.

Нам отрывают контроль, мы проходим на стадион и садимся в двенадцатом ряду. Сцену, расположенную в центре футбольного поля, видно неплохо. Электронное табло показывает 20.00, солнце вот-вот сядет. На сцене появляется конферансье:

«Добрый вечер! Я прекрасно знаю, ради кого вы все сегодня пришли. Но наши гости из Ленинграда в данный момент едут из аэропорта в город. А пока для вас выступает днепропетровская группа „Красные“!»

По стадиону прокатывается дружное «бляяяяя…». Днепропетровскую команду встречают тысячи хмурых и угрюмых лиц. Они сыграли бодрую песенку и каким-то чудом умудрились получить за нее хилые аплодисменты и робкие девичьи визги.

«Нас часто спрашивают, – стал говорить лидер „Красных“, – почему наша группа так называется». Кто-то из сидящих за моей спиной громко крикнул: «Да никто, б…ь, тебя не спрашивает! Пиз. й уже отсюда!»[510]. Думаю, до сцены этот и ему подобные крики не долетели. «Да потому что у нас в стране – все красные! – продолжал лидер разогревающей команды. – Наши зеленые – красные. Жевто-блакитные (желто-голубые (укр.)) – тоже красные. Даже наши „голубые“ – и те все равно красные».

Фраза о «голубых» красных привела публику в восторг, и уже на каждую последующую песню днепропетровцам аплодировали достойно. В конце своего выступления они сыграли песню, разогревшую стадион по-настоящему. Припев состоял из пяти магических слов: «Ложись, мы будем делать любовь!»

Это сейчас можно петь хоть про то, как насилуешь и поедаешь младенцев, а в 1990 году, на стадионе, перед толпой в несколько тысяч человек, в присутствии нескольких батальонов милиции, в государстве с высочайшей моралью, но и жесточайшей цензурой, это было очень смело. «Красных» провожали шумно.