Виктор Цой. Последний герой современного мифа

Все разговоры о том, что я оказывал давление на творчество группы «КИНО» и чуть ли не заставил их играть более коммерческую музыку, совершенно беспочвенны. В творчество я вообще не влезал. Здесь скорее влияние барабанщика Гурьянова, который очень увлекался танцевальной музыкой и активно приобщал к этому Витю, у которого дух Ленинградского рок-клуба перебивал все модное и прогрессивное в новой культуре. Наверное, поэтому последний «Черный альбом» и получился таким танцевальным. А вообще на гастролях ребята часто хохмили – собирались после концерта у Цоя в номере и под гитару хором пели песни «Ласкового мая», чтобы подразнить лидера[963].

Критики отмечают, что на самом деле на «Черном альбоме» прослеживается влияние гитарного инди-рока поздних «The Smith» и хауса в духе альбома «New Order» «Technique», что позволяет смело заявить, что версия о влиянии Айзеншписа на композиции последнего альбома несостоятельна.

Не раз высказывались мнения о том, будто Цой исписался и у группы не было будущего, так как она замкнулась на своем стиле.

Андрей Тропилло:

Если БГ мог изменить собственный имидж в какой-то момент, то Цой, по-моему, в последних альбомах этот образ только дорисовывал, и менять что-то ему было неохота и не нужно. Но совершенно ясно, что это тупиковая ветка и путь этот никуда привести не мог. Поэтому музыкальный конец «КИНО» был для меня очевиден[964].

Борис Гребенщиков:

Все произошедшее с Витькой мне кажется вполне исторически объяснимым и логичным. Его путь мне представляется как абсолютно ясная, законченная вещь. Последние три альбома он все время говорил одно и то же. Разными словами выражался один и тот же эмоциональный знак. И не потому, что ему нечего было сказать, а потому, что это было то, что нужно сказать. И в последнем альбоме это сказано с максимальной простотой. «Солнце мое, взгляни на меня – моя рука превратилась в кулак». Проще уже некуда. Все…[965]

Многие с этим не согласны, положительно оценивая последнюю работу группы.

Максим Пашков:

Говорили еще, что все песни «КИНО» на один мотив. Это тоже не так.

У каждого композитора есть свой гармонический мир, в котором он существует, отображая его с разных сторон. А что, Моцарт – разве он не весь одинаковый? Если подходить с этой позиции – одинаковый. А Высоцкий? Или ему надо было одну песню петь, как Высоцкий, а другую – как Утесов? Меня тогда многие на подобные разговоры провоцировали, зная о моей прежней дружбе с Витей[966].

Рашид Нугманов:

От некоторых я слышу рассуждения, что Виктор уже исчерпал свой творческий запас. Это просто спекуляции. До этого еще очень далеко было. На самом деле он только начинал разворачиваться. Разумеется, даже то, что он сделал, – огромно, и это навсегда войдет в нашу историю. Но и впереди у него были не менее интересные вещи[967].

Всеволод Гаккель:

Цой не исписался. Я не имею права так отзываться о собратьях по цеху.

И никогда не придавал значения подобного рода оценкам[968].

Игорь Тихомиров:

Так могут говорить только те, кто ни черта не смыслит ни в музыке, ни в поэзии. Вы слышали последний альбом? Каждая вещь в «Черном альбоме» говорит о том, что у Вити потенциал огромный и далеко еще не исчерпанный[969].

Юрий Каспарян:

Недосказанность и потенциал Виктора были огромными… Ему же всего было двадцать восемь лет…[970]

Георгий Гурьянов:

Ну конечно, да. Насильственная смерть и такой короткий период существования… Разумеется, огромная недосказанность…[971]

Артем Троицкий:

По материалу – и музыкальному, и поэтическому – это, возможно, лучший альбом «КИНО». Достойная последняя глава реальной легенды Цоя[972].

Нина Барановская:

Но «Группа крови», «Звезда по имени Солнце» и, конечно, «Начальник Камчатки» – это мои самые любимые альбомы. И последний – не потому, что он последний, а потому, что там очень много серьезных вещей и Цой в нем раскрывается совершенно по-новому. Он там какой-то не восточный, я бы сказала. Очень русский получился альбом, с какими-то даже фольклорными мотивами. Поэтому я не верю в то, что он сделал все, что мог. Даже по этому последнему альбому чувствуется, что тут только что-то началось – совсем другое, новое. Оно еще даже не раскручено, только наметки, отдельные моменты, из которых мог вырасти совсем другой стиль[973].

Михаил Садчиков: