…В апреле 2012 года я приехал на БК после Пасхи. Картина возле могилы напоминала поход Мамая через Куликово поле. Я бросил торбу на лавку, закатил рукава куртки и, найдя веник, сделал попытку хотя бы немного привести площадку перед могилой в чистоту, разобрать цветы и убрать мусор. В процессе моей работы рядом нарисовался какой-то перец в «киноманском» прикиде, который, подойдя с гордым видом к могиле, вытащил мобильный телефон и принялся громко (с наигранной блатотой в голосе) пиз. ть про то, что он сейчас с Мамоновым в гостинице встретился, что надо концерт памяти Цоя организовывать, что хорошо бы добиться у администрации Питера, чтобы именем Цоя была назвала одна из улиц… Идеи у чувака были достойные, безусловно, но почему-то мне очень захотелось подойти тогда к нему и уеб. ть его прямо на месте. Хотя он бы, не сомневаюсь, не понял, за что получил. Рассуждать о концертах памяти, стоя у замусоренной могилы самого Цоя, – это банальное кощунство. И караться такое должно на месте. Это моя позиция, конечно. Может быть, кто-то думает иначе?
Году в 2000-м тусовка собиралась на БК каждый день, но, простите, мы никогда не опускались до банального, подобного этому, скотства на кладбище, у могилы любимого музыканта, уважаемого и любимого нами человека. А все потому, что элементарно имели хотя бы немного мозгов и совести. И никто не может ни меня, ни кого-либо из моих друзей ни в чем упрекнуть…
Конечно же, я ничего не сказал этому чуваку. И бить его тоже не стал.
Я просто закончил уборку, отнес увядшие цветы на помойку, купил возле входа на кладбище у милой цветочницы десяток крупных желтых роз и расставил их в вазоны на могиле.
Чувак все так же щебетал по мобильнику. Отойдя от могилы, я сел на лавку, вытащил небольшую фляжку, наполненную коньяком, открыл, отхлебнул, вытащил пачку «Космоса», прикурил сигарету и, затянувшись терпким дымом, задумался. О чем я думал тогда? Кто знает… Надо мной голубело небо, пригревало весеннее солнце. Наверное, я думал о том, что все это «нам с тобой», этот «голубых небес навес»…
И тут произошло ожидаемое. Чувак, закончив свои телефонные испражнения и ощутив запах коньяка, бодро подвалил к лавке с намеками, что хорошо бы «помянуть Цоя». Я даже не стал ему отвечать. Я просто взглянул на него своим чистым и ясным взглядом, и чувак все понял. Реально для таких людей не нужны слова. Они их недостойны. Но надо отдать этому перцу должное – он понял все сразу. И понял, как я заметил, правильно. Он засунул свой телефон в карман куртки и исчез…
Докурив, я подошел к могиле Виктора. Розы, расставленные мной в вазоны, попив воды, слегка приоткрылись, и в лепестках их, как слезы, кое-где блестели крупные водяные капли. Солнечные лучи отражались в мраморе памятника, тихонько горела свеча, и ветер слегка шевелил черные ленты, привязанные к могильной оградке…
Кровь закипала, но хмель не брал, видимо, незримо витающий рядом дух Виктора остужал мою не в меру горячую голову. Выкурив еще одну сигарету, погрустив и мысленно попрощавшись с Виктором, я покинул БК, уйдя, как всегда, не оглядываясь…