Поражала и некрофилия фабулы, напоминающая (в карикатурном варианте) скандально известный фильм Алексея Балабанова «Груз 200». История, анонсированная Учителем в прессе как рассказ о Цое, на самом деле была историей о том, как тело погибшего музыканта везут в морг из одного города в другой. А в автобусе с гробом вперемежку с реальными едут вымышленные герои, которые всю дорогу выясняют отношения, пьют, дерутся и совокупляются. В перерывах между склоками всплывают флешбэки из жизни Цоя и группы «КИНО», не имеющие ничего общего с истиной.
Тело Цоя действительно везли из латвийского городка Тукумс в Петербург (Ленинград), и действительно за Виктором приехали музыканты группы, и процессию действительно сопровождали близкие Цою люди. Но ни список участников, ни характер событий, ни система взаимоотношений персонажей, ни сама атмосфера ничем не напоминали то, что происходило в 1990 году. Равно как не имели ничего общего с фактами реминисценции из прошлого.
К тому же стержнем сюжета «фильма о Цое» почему-то стала выдуманная история о том, как водитель, убивший певца, скрыл свое преступление благодаря интимной связи с женщиной-следователем и теперь везет труп жертвы в морг, предусмотрительно спрятав выпавшую в момент аварии кассету с последними записями группы «КИНО», за которой весь фильм охотится коварный бандит-продюсер, фамилией напоминающий реального продюсера квартета. К концу фильма все пассажиры догадываются, что за рулем – убийца. И его тоже убивают. Таким образом, фильм о Цое оказывается лентой о несуществовавшем виновнике его смерти.
Странное действо, рожденное бурной фантазией Александра Гоноровского, должно было сопровождаться обильными эротическими сценами, отражающими качество сексуальной жизни их автора. Неясным осталось только одно: почему девушки должны задирать юбки и отдаваться мужчинам именно в контексте траурной процессии легендарного музыканта? И какой смысл в том, чтобы показывать музыкантов «КИНО» – ярких представителей творческой богемы 80-х, художников и эстетов – рыгающими лабухами, рассекавшими по деревням с гитарами и изъяснявшимися на языке социального дна?