Виктор Цой. Стихи. Документы. Воспоминания

— Думаю, что да. Их поэтический язык, язык символов, образов, которые составляют песню, сейчас звучит фальшиво. И то, что они продолжают это петь сегодня, не замечая фальши, рождает недоверие и неприятие. Я не понимаю, как сегодня можно слушать песни о том, что все замечательно, когда мы сидим в палатке, у костра, и до чего здорово, какая у нас здесь любовь, дружба и так далее. Мало кто этому поверит. И не верят. И правильно делают. Возможно, когда-то это было актуально и когда-то, быть может, действительно молодежь сидела у костров и пела. Но сейчас ведь они не верят во все это — в романтику стройотрядов и все ей сопутствующее. Не верят! Потому что все это — прошло.

— А во что все же верят?

— Понимаете, нас действительно обманули со всем этим.

— И вы ощущаете, как вас обманули?

— Конечно, ощущаю.

— А среди ваших знакомых есть люди того поколения — «от костра»?

— Есть. Но они… Это как раз те люди, которые поняли, что уже проехали… Ну, взять, например, Борю Гребенщикова, когда он поет один с гитарой, или, ну, не знаю… Клячкина… Это же разных интересов люди.

— Я недавно услышала, как Гребенщиков поет… Вертинского. Замкнулся круг, да?

— Вот Вертинскому мы верим. Как человеку, который душой чист. И в нем самом, в его стихах, песнях чувствуется искренняя вера, без оттенка «коммерческого» характера.

— У вас не было мысли публиковать свои собственные стихи?

— Нет, я считаю, что они должны звучать вместе с музыкой, вернее даже, с группой. Последний же год я не занимался музыкой вообще, а занимался съемками в кино.

— Вы имеете в виду фильм Сергей Соловьева «Асса»?

— И этот фильм, и документальные фильмы о роке. Сейчас буду сниматься на «Казахфильме» в картине с рабочим названием «Игла», главный герой — наркоман.

— Вам интересно это?

— Ну, как интересно? Конечно, попробовать себя в кино интересно. Я думаю даже, что это — необходимо. Потому что, если я хочу (а я хочу) выходить на профессиональный уровень, если я хочу (а я хочу) достичь равного диалога со зрителем, надо расширять поле своей деятельности. Я не сторонник тех, кто утверждает: люди нас не понимают. Значит, надо сделать что-то еще — чтобы поняли. Поэтому и стихи, и музыка, и живопись, и кино мне нужны для того, чтобы проще было находить с людьми общий язык. Я чувствую, что сейчас еще не всегда могу достичь понимания с кем-то, особенно с людьми более старшего поколения. Мне трудно в этой ситуации, потому что они по-другому мыслят. Естественно, люди и не могут думать одинаково, но понимать друг друга — должны. На то он и люди.

Интервью бюллетеню «Новый фильм», (Алма-Ата), март 1988 г

— Виктор, с чего началось ваше увлечение музыкой?

— Конечно, с гитары. Я не избег общей участи мальчишек моего возраста, охваченных желанием овладеть столь престижным в те годы инструментом. Мне было четырнадцать лет, и занимался я тогда в художественном училище, но постепенно, как ни странно, бесперспективное занятие рок-музыкой взяло верх. Я бросил свои живописные начинания и стал писать песни. Мечтал собрать музыкантов и создать группу. В 1982 году руководитель «Аквариума» Борис Гребенщиков послушал мои песни, они ему понравились, и он помог записать первый магнитофонный альбом, который очень быстро из рук в руки разошелся по всей стране.

— Стала ли ваша группа теперь профессиональной?

— Пока нет. Но в скором времени, возможно, произойдут изменения. Сейчас, когда многие коллективы переходят на новую систему хозяйствования, мы могли бы ездить с концертами по стране, иметь, допустим, свой счет в банке. Хотя теперь практически мы можем играть почти все, что хотим, а музыка для нас всегда была основным делом. Правда, оно не давало средств к материальному существованию, поэтому все мы еще где-то работали, я, например, в кочегарке. Занятие это довольно распространенное среди самодеятельных музыкантов, дающее немного денег, но много свободного времени.

— Всякое творчество, и ваше в том числе, — способ выражения мироощущения, миропонимания…