Виктор Цой. Стихи. Документы. Воспоминания

Хотя для меня их подъем произошел гораздо раньше. Когда они еще на первых фестивалях играли, с Титовым, я, честно говоря, после их концерта к ним в гримерку заходить боялся. Мне было неудобно. Потому что вот живые звезды, а я кто? И я помню, что на самом деле очень стеснялся. Я к Титу-то боялся подойти, хотя вроде как мы давно вместе играем. Это было совершенно очевидно, что они — звезды. А когда человек уже стал звездой, а потом через два или три года население до этого доезжает, это всегда немножко забавно.

Когда они еще были с Рыбиным, в общем, в самый начальный период, как-то раз меня понесло, и я начал объяснять Витьке, почему он как бы главный теперь. Я говорил ему тогда, что есть АКВАРИУМ, который более-менее чем-то стал и высказал все-таки ту вещь, которую нужно было сказать. И теперь мы будем с этой вещью работать. Но на этом развитие человечества не останавливается, и что-то требуется дальше. Мы свое нашли, теперь над этим работаем и с этой гонки сходим. Остается вакуум. Кто этот вакуум заполнит? И я сказал ему — «вот ты и заполнишь, потому что ты пишешь то, что надо и как надо. Поэтому ты в России главный. А поскольку Россия и в мире занимает специальное место, значит, ты и в мире отвечаешь за все это». Тогда для учащегося деревообделочного ПТУ, может быть, это звучало немножко парадоксально, но, по-моему, внутри-то он к этой своей царской миссии был готов, это только сознание было еще не очень готово. Тогда как раз и разрабатывался тот путь тигра, которым он шел. Путь, в общем, по касательной к действительности. Если кто-то и считает, что он выражал мысли и чаяния простого народа, то это глубокое заблуждение. Он выражал сам себя и тот дух, который через него говорил. Это была просто реакция на действительность.

Да и в чисто музыкальном плане у него ни с кем никакой связи не было — ни с нами, ни в мировом рок-н-ролле. Вероятно, найдутся люди, которые будут утверждать, что какая-то связь там есть, но я, честно говоря, никогда ее не видел. То, что мы слушаем — это одно, а то, что мы делаем — это совсем другое. То, что делал Витька, было уникально. Он быстро научился выражать то, что требовал от него дух, а потом уже речь шла о конкретных частностях: сыграет это драм-машина или барабанщик, и как должно звучать то или иное.

Когда вышла «Группа крови», я уже этих песен в акустическом варианте не слышал. Очень многое до этого альбома я успел услышать в первоначальном виде, просто под гитару. Но в период «Группы крови» мы были уже на слишком разных направлениях: он был в одном месте пространства, занимаясь чем-то своим, а я был в совсем другом. Я просто радовался за него, за его зрелую матерую работу. А уже обмениваться-то было нечем, потому что он себя нашел, я тоже приблизительно знал, что я делаю, тут даже и мнения никакие не были нужны.

Но я что-то не помню такого, чтобы у нас с ним не было контакта. Естественно, у него была своя защита от мира, именно такая, свойственная Купчину, — этакий фронт наружу. Но это понятно, это в порядке вещей. Он если и давал интервью, когда вынуждала его к этому судьба, то старался не расколоться. Потому что тут не о чем говорить словами. Все, что он делал, — он делал в музыке, а слова — это пустая трата времени. А за этим фронтом была человеческая душа. И у нас никаких проблем в общении не было никогда. Другое дело, что, чем больше он набирал силу на своем тигровом пути, тем меньше нужно было говорить. Да и нечего тут было особенно говорить: он знает, что делаю я, я знаю, что делает он. Мы были, как пилоты в соседних истребителях — помахали рукой «все отлично!» — у тебя своя миссия, у меня — своя. Мы друг друга понимаем, мы в полном контакте.

Вообще, как мне кажется, КИНО у нас в России, пожалуй, единственная группа из тех, что я видел, которая была действительно группой в настоящем понимании этого слова. То есть люди, вместе делающие одно и то же дело и держащиеся эстетики того, что они делают, и на сцене, и в жизни. Состав был совершенно блестящий: и Каспарян, и Густав все в точку. С Тихомировым сложнее. Я его мало знаю, он очень милый человек, но, по-моему, полностью к этому миропониманию не принадлежал. Но эти трое и все остальные сопутствующие элементы — это было абсолютно точно. Другое дело, что эта эстетика в России очень густо существовала, была необходима как раз в то время, когда ее воплощало КИНО — года с восемьдесят пятого до девяностого. В теперешних условиях в России не то чтобы этой эстетике нет места, сейчас вообще с эстетикой очень туго. Поэтому все произошедшее с Витькой мне кажется вполне исторически объяснимым и логичным. Его путь мне представляется как абсолютно ясная законченная вещь. Последние три альбома он все время говорил одно и то же. Разными словами выражался один и тот же эмоциональный знак. И не потому, что ему нечего было сказать, а потому, что это было то, что нужно сказать. И в последнем альбоме это сказано с максимальной простотой. «Солнце мое, взгляни на меня моя рука превратилась в кулак». Проще уже некуда. Все.