Виктор Цой

Георгий Гурьянов: «У Вити тогда были тяжелые времена… Нужно было напрягаться, приносить деньги любимой жене Марьяне, он работал у “Начальника” в кочегарке…»[214]

Сергей Фирсов: «Мой знакомый, Толик Соколков, работал в котельной, на Петроградской, на Блохина, 15, уже три года среди пьяниц. Ему это надоело. Он захотел набрать своих людей, чтобы работать спокойно. Узнав, что я ищу работу, да к тому же являюсь профессиональным кочегаром, он сразу же пригласил меня к себе на работу.

Толик сказал, чтобы я приводил еще людей. Первым я пригласил Цоя, который имел небольшой опыт кочегарства в маленькой котельной на правом берегу Невы… Цой радостно согласился на мое предложение. Мы приехали на Блохина, осмотрели котельную, находящуюся в полуподвале дома, который отапливала. Она нам сразу понравилась. Всё было устроено рационально: зал с тремя котлами (паровым и двумя водогрейными), угольная, в которую с улицы трактором или вручную через люк подавался уголь, комната кочегаров, небольшая, но уютная, с маленьким окошком-бойницей на улицу. Из комнатки вели три двери: туалет, душ и еще одна комнатка поменьше, с диваном, в которой переодевались в рабочее. Позднее ее назвали “Бутербродная”.

Короче, нам понравилось. Мы оформились, и нас отправили на курсы. Это был строительный трест и курсы для всех новеньких, всяческая техника безопасности и прочая лабуда. Ходили мы на курсы целый месяц, там же, недалеко, на Добролюбова. Ездили вместе с Ветеранов (я жил прямо у метро, а Витька еще дальше) к 9 утра. Но ничего, отходили, хотя и тяжело было вставать в такую рань. На курсах были исключительно лимитчики, которым мы очень нравились, так как постоянно рассказывали анекдоты и подкалывали преподавателей. По окончании всем выдали большие красные удостоверения рабочих. Всем, кроме Цоя. Его так невзлюбила главная преподавалка, что зажала ему ксиву. Он очень расстраивался и всё говорил, что вот, мол, даже рабочим не дают стать… Тут и отопительный сезон подкрался. Нам нужен был четвертый кочегар, и Цой привел Олега Котельникова… Мы не подчинялись никому, ни одна комиссия не проверяла нашу работу. Начальник же сразу поставил условие, чтобы их работу никто не контролировал. На протяжении многих лет нас действительно никто не беспокоил. Целыми днями мы только пили и пели песни. Брали на работу всех, кого возможно. Сначала в штате официально числилось восемь человек — четыре кочегара и четыре золыцика. Затем расширили штат до сорока человек. Надо признать, что работали музыканты спустя рукава… За Цоя вообще мы работали постоянно. Фильмы “Игла” и “Асса” на наших плечах вынесены. Мы за него таскали уголь, а он снимался… Когда в стране перестали отлавливать людей за безработицу, Цой и все остальные музыканты сразу уволились…»[215]

Анатолий Соколков: «Это было так давно, с тех пор прошло столько событий, всё перемешалось, что когда было — до или после, — разобраться трудно. Поток событий был таким плотным, что отделить одно от другого очень сложно. Вот как можно выделить “КИНО”, когда на самом деле это был конгломерат из концертов, альбомов, выставок, тусовок, теле- и радиотусовок, встреч в “Сайгоне”, “Гастрите”, в рок-клубе, на частных флэтах и так далее и тому подобное? Рок-н-ролльная жизнь в 1980-е представляла собой единое целое и охватывала столько всего разного и в разных местах. Думаете, что когда Цой пришел на “Камчатку”, это было великое событие и все его запомнили? Увы, это не так. Обычная практика. Все были вынуждены так работать — там-сям, кто где. И ничего экстраординарного в этом не было. Мы пригласили Виктора сюда на работу, и компания сразу сложилась. А потом нас всех затолкали на курсы кочегаров. Там преподавали не только устройство топливных систем и котлов, а даже политэкономию. Наш друг Сережа Фирсов давал жару. Он просыпался только на этом занятии и спорил до хрипоты с преподавателем. Диссидентствовал, короче. Было довольно весело. А для Цоя курсы были трагедией, так как жил он далеко, занятия же начинались в 8 утра. Он выдержал три недели, потом уехал на гастроли и курсы забросил. Но из котельной не ушел…»[216]

«Помню, его день рождения отмечали… 25-ле-тие… Мы пришли в кочегарку, получили деньги и купили несколько ящиков приличного вина. Потом поехали на квартиру. Башлачев, кстати, присутствовал. Помню смешной момент: народ кругом уже пляшет, все “хорошие”. А Цой подходит ко мне и хитро так говорит: “Я думал, что я самый пьяный, а ты еще хуже!” Когда бойцы попадали и разъехались, Витька с Марьяной и я с женой принялись будить прикорнувшего на стульчике Башлачева. Переложили его на кровать. А из упавшей сумки вывалились две бутылки вина. Он про них забыл в процессе дня рождения. Все долго смеялись, похмелились…»[217]

Когда Виктор устроился работать кочегаром, у него вновь начались разногласия с родителями, потому что они считали это место работы для сына совершенно неприемлемым.

Из интервью с Робертом Максимовичем Цоем: