Виктор Васнецов

Осердился на самого себя, спросил не без ехидцы:

– Ночевать, что ли, тут собрался?

И тотчас через дорогу, да в двери, а там, внутри – все равно что город. Коридоры, лестницы, на потолок поглядеть – как в колодец. Десять рябовских церквей в одном крыле только поместятся.

Оробел.

Но мир не без добрых людей, подошли к нему, спросили, что надобно, повели, нужную дверь показали. Не забыли спросить, откуда, где остановился, дали адрес, по которому комнаты дешево сдают. Одним словом, и в Петербурге не пропал.

Более всего был он в тот день рад койке в каморке. Поместился он под вечер, а потому, хоть и голоден был, из дому выйти не осмелился.

Наутро первым делом отправился дорогу к Академии изучить – не дай бог в день экзаменов заблудишься. Академия художеств, само имя – Академия художеств! – звучало для нашего вятича чуть ли не так же, как Его Императорское величество.

Перед экзаменами Васнецова терзали сомнения: как быть с математикой, со словесностью? Книг прочитано немало, но современных, обжигающих правдой. О большинстве античных авторов наслышан, и только. Одно утешало: начинаются экзамены с главного, с рисования.

Безупречный гипс, безупречно чистая бумага и карандаш.

Потянулся карандашом к бумаге – рука дрожит. Закрыл глаза, про себя прочитал «Отче наш». Страшно!

Ведь нарисуй все как следует, и в академии.

«Ты уж, брат, расстарайся», – сказал себе.

Рисовал, по сторонам не глядя. Кончил – и паника охватила. У него готово, а другие работают. Коли время есть, зачем торопиться?.. Вглядывался в гипс, в рисунок, затирал, поправлял. Но теперь другая боязнь пришла – не испортить бы.

Огляделся-таки.

Большинство экзаменующихся одеты по моде, и лица-то все умные, уверенные – городские люди.

Мимо прошел преподаватель, на рисунок – полвзгляда, через плечо. И тотчас подошел сосед. Почмокал губами, усмешку скривил.

«Провалился», – подумал Васнецов.

Он вышел на набережную, чувствуя, что ноги у него – не свои. Остановился возле сфинксов, а на другой стороне Невы: Медный всадник, тяжкий Исаакий, веселые колоннады сената и синода, спокойное, счастливое Адмиралтейство. Других строений и представить себе невозможно на этом месте.

Стало вдруг очень стыдно. Ну, зачем ехал сюда? Зачем обманул отца, учителя Красовского, епископа Красинского, губернатора Компанейщикова, устроившего аукцион?

Он шел все дальше и дальше к Дворцовому мосту. Глаза его, растерянно окидывающие город, сужали и сужали кругозор, и наконец он стал смотреть себе под ноги. И увидел желтый одуванчик. Обыкновенный одуванчик, невесть как пробившийся меж гранитных плит.

– Главное, брат, не унывать, – сказал он одуванчику.

И повеселел, а повеселев, пошел в чайную, заказал чаю с баранками, напился всласть. Вышел из чайной, глянул на Петропавловку и обомлел: исчез ангел, держащий крест. Ведь был! А может, померещился?

Пошел, зачарованный, к крепости.

И ангел явился ему.

– Да это же флюгер! – хлопнул себя по лбу. – Эх, деревенщина!

Дома пересчитал деньги. Месяца два протянуть можно. Но делать-то что же? Возвращаться домой – ошиблись, мол, господа, нет у меня талантов! Себе позор, а главное – отцу. Подучиться бы…

Доброго словечка хотелось, да где его сыщешь в чужом городе, в громадной, несущейся мимо тебя столице? Надо было работу искать… Но где, какую, кому ты нужен здесь, окающий лешак вятский? Шел по Невскому, витрины сверкают, вывески все серьезные, важные – не подступись. Остановился возле Гостиного двора, тоска… Чуял, как под коленками что-то мелко дрожит, и от этой дрожи и в голове было пусто, и на сердце.

– Господин Васнецов?

– Боже ты мой, господин Красовский!

Это был брат Александра Александровича, топограф, приезжавший в Вятку прошлым летом. Пришлось рассказать о себе.

– Не считайте провал концом жизни, – посоветовал Красовский. – Академия наша – старушка капризная. Ей не талант дорог – набитая рука.

– Мне бы поучиться… Но где?

– У Крамского, в школе при Бирже.

– У того самого…

– У того. В столице куда ни повернешься – все какая-нибудь знаменитость.

Васнецов опустил голову, краска стыда сначала схватила его за уши, а потом перекинулась на лицо: предстояло сказать о самом невыносимом, но городские люди и на это умны.

– Что же касается средств к существованию, – не дожидаясь вопроса, сказал господин Красовский, – то я представлю вас генералу Ильину. Он держит мастерскую литографии и, думается, найдет вам работу, которая и прокормит, и в рисовальном деле укрепит.

– Спасибо! – Васнецов поклонился. – Спасибо! Когда вот только прикажете…

– Да что же откладывать! Прямо вот и пойдем.

И уже через полчаса неудачливый абитуриент стоял перед генералом.

– Нарисуйте-ка нам на пробу… Ну, хотя бы это! – Генерал показал на причудливый вензель.

Васнецов нарисовал.

– Ну, что же, – сказал генерал. – Могу предложить вам двадцать пять целковых в месяц.

– Вот и устроилось! – сказал на улице Красовский. – Кусок хлеба есть, теперь можете и о хлебе духовном подумать. Идите в Крамскому. Это, может, и не академия, но очень серьезно.