Виктор Вавич

— Куда это ты так? — осторожным голосом сказал Андрей Степанович, и укоризна в глазах: скорбная укоризна.

— В столовке… собранье, — Санька прихлебывал из горячего блюдца.

— Так! — Тиктин внимательно стал набирать на ножик масла. — Это что же? Общественный протест? — Тиктин не спеша намазывал хлеб. — Резолюции?

— Один говорить будет… — Санька не глядел на отца, налил второе блюдце.

— Вот вчера, — голос у Тиктина стал на ноту, на общественную ноту, он повернулся и говорил в буфет, — вот вчера тоже один говорил и… пятнадцать человек молчало. Пятнадцать холуев! — вдруг крикнул Тиктин, обернувшись к Саньке.

Санька от блюдца, снизу, глядел в нахмуренные брови, и усы приподнялись, ненавистная горечь здесь, у ноздрей. Санька глядел не шевелясь.

— Холуев! — крикнул на Саньку Тиктин ругательным голосом. — Честь имею представиться, — и Тиктин ткнул горстью себя в грудь и поклонился над столом.

Санька выпрямился, сделал серьезное, осторожное лицо.

— Да, да, — на всю квартиру говорил Тиктин, — в числе подлинных холуев его превосходительства.

Анна Григорьевна в капоте вошла, она глядела то на Саньку, то на Андрея Степановича, мерила глазами: кто на кого?

Горничная на цыпочках прошла по коридору.

—  — сказал Андрей Степанович, кивнул на дверь.

Санька быстро вскочил, запер дверь, сел на место.

— Ты это про вчерашнее? — тихо спросила Анна Григорьевна.

— Это сегодняшнее! — снова криком сказал Андрей Степанович. — Сегодняшнее! Вчерашнее! Трехсотлетнее! А там, — Тиктин тыкал со злобой большим пальцем за стену, — там идиоты помещичьим коровам языки режут!

Анна Григорьевна глядела в поднос.

— Чего глаза таращишь! — кричал Андрей Степанович. — Да, да! И жгут хлеб! Жгут дома! Красный петух. Дребезг.

Андрей Степанович обвел весь стол яростными глазами и перевел дух.

— А тут они, — Тиктин кивнул на двери, — они ведь в солдатских-то шинелях. Они тебе же башку прикладом разворотят.

— В Николаеве, говорят, не стреляли, — Санька глядел, как вдруг всем телом задохнулся отец.

— Говорят! — Тиктин весь красный спешной рукой полез в боковой карман. — Авот! Очевидцы! — И Тиктин совал через стол прямо в Саньку развернутый листок бумаги. — Пожалуйста-с!

Санька взял листок, бегал глазами по лиловым расплывчатым буквам.

— Вслух читай! — крикнул Тиктин.

«Товрищи рабочие! — прочел Санька. — Вчера 11 числа на Круглой площади…»

— Одним словом, баррикада, стрельба, и трое наповал! — перебил Тиктин. — Дай сюда! — Он потянулся, вырвал листок у Саньки. — И когда мерзавец в генеральских погонах тебя выпроваживает за уши, — Андрей Степанович с шумом переводил дух, — то действительно ты знаешь… что за спиной у тебя…

Горничная приоткрыла дверь.

— Александр Андреич, к вам это.

Все смотрели на дверь, Санька вскочил, и в это время в дверь постучали.

— Войдите! — приказательно крикнул Тиктин.

— Я же не одета! — сказала Анна Григорьевна, но Санька уж открыл дверь. Ровно посреди дверей стоял в пальто, вытянувшись во весь рост, Башкин. Он стоял колом, притиснул руки к бокам, запрокинулся весь назад. Санька держал за ручку открытую дверь, хмурился, нетерпеливо вглядывался в Башкина.

Минуту все молчали. Башкин смотрел по-солдатски прямо перед собой и не двигался.

— Что за аллюры? — наконец крикнул Тиктин и вскинул назад голову.

— Вы сами, — начал выкрикивать Башкин, — просили меня разыскать вашу дочь Надежду.

— Теперь уж… — зычно перебил Тиктин.

— Теперь уж, — еще выше крикнул Башкин, — теперь уж она не там, где вы думаете.

— Да, да! — вдруг встала Анна Григорьевна, стул откатился, стул стукнулся в буфет. Анна Григорьевна прижимала к груди недопитый стакан. — Ну! Ну! — Анна Григорьевна короткими дышками ловила воздух.

— Вы что же, — привстал Андрей Степанович, — шпионили, что ли? — он свел брови и вставил в Башкина взгляд.

— Это вы про лестницу? — Башкин все стоял в солдатской позе и рапортовал, лаял. — Я догонял ее по вашей сильной просьбе и в те двери не вхож. Если вам не угодно, — выкрикивал без остановки Башкин, — я ухожу. — И он повернулся на месте.

— Стойте, стойте! — как вспыхнул голос у Анны Григорьевны, и Санька рванулся, дернул Башкина за плечо, и он, раскидывая ногами, вкатился в комнату. Он ухватился за стол, чтоб не упасть.

— Что за гадость! — кричал Санька.

— Господи, Господи! — повторяла Анна Григорьевна, она бросилась к Башкину.

— Молчать все! — и Андрей Степанович стукнул ладонью по столу. Стало на миг тихо. Башкин выравнивался. Андрей Степанович взял его крепко за пальто за грудь.

— Без кривляний и фокусов можете вы говорить? — и он коротко тряхнул Башкина за пальто.

— Пустите, пожалуйста, — обиженным голосом заворчал Башкин. — Я никак не хочу говорить. Пустите, пожалуйста, мое пальто, я хочу отсюда уйти. Что за манеры в самом деле?

— Брось, — задохнувшимся шепотом сказала Анна Григорьевна. Она отвела руку мужа. — Идемте, идемте! — и Анна Григорьевна за рукав стремительно потащила Башкина прочь, вон из комнаты, дальше по коридору. Она втащила его в Надину комнату и на ходу захлопнула дверь.