Виктор Вавич

Вавич неровно переводил дух и слушал. Вот хлопнула дверь, должно быть, с балкона, а вот легкие звонкие шаги. Ага! Открывает. Но дверь приоткрылась, и никелированная цепочка косяком перерезала щелку. И насмешливое лицо глядело, Вавич видел не все, по частям, и узнал глаза. Ах, вот она, и злость и радость полыхнули в груди, и Таня видела, как веселый ветер прошел по лицу квартального.

- Я вас не впущу, - говорила Танечка и отстранила лицо от щелки, - я одна. А если будете ломиться, я позвоню Григорию Данилычу, - нехорошо ломиться ночью к девушке, когда она одна! - и Танечка нравоучительно глянула Вавичу в глаза.

- А... а на балконе девушке с папиросками сидеть... вот завтра иначе поговорим. - И вдруг Виктор вытянул из портфеля сверток. Он рвал веревочку и быстро и яростно поглядывал на Танечку. - А вот... а вот, - говорил Вавич, разматывая бумагу, - а вот это видели, где ваши портреты-то бывают. Фонарь сюда! - крикнул он дворнику.

- Мой ли? - и Танечка прищурилась. Вавич вертел портрет около щелки.

- Не вздумайте только хвастать, что это я вам подарила, - сказала Таня и закрыла дверь. Французский замок коротко щелкнул и так заключительно щелкнул, что секунду Вавич молчал.

- Смотреть за этой! - сказал вполголоса дворнику Виктор и указал большим пальцем на Танину дверь.

Дворник шел впереди Виктора, размахивая фонарем.

- Потуши фонарь, дурак! - сказал Виктор. - Уж день на дворе скоро, размахался тут.

"Какому Григорию Данилычу? - думал Вавич. - Никакого нет Григория Данилыча. Полицмейстера - Данила Григорьич. Да черт, - он остановился, топнул, - да и звонить-то не могла, ведь не работают же телефоны, дьявол, не работают, кроме служебных".

Но он был уж за воротами. Городовые сидели на обочине тротуара. Они встали.

- Э, вздор, - сказал Виктор вслух, - гулящая какая-то, нашла, дура, время прохожих удить: возня только. Тьфу! - и он сплюнул для верности.

Городовые молча шагали.

Танечка узнала портрет, узнала и надпись: "Тебе от меня" - в нижнем углу наискосок.

Pardon, monsieur!

УЖ БЫЛО одиннадцать часов дня, а Виктор все еще не заходил домой и сидел на углу стола в непросохшей шинели. Курил, бросал окурки в недопитый стакан с чаем. С час в участке было тихо, как будто нехотя прогромыхивал город за окном. Виктор не знал: кончилось или сейчас, после затишки, громыхнет что-нибудь... со Слободки. Или от вокзала. Солдаты наготове. Он все время чувствовал, что во дворе стоят ружья в козлах и около ружей ходит часовой. День был без солнца. Небо как грязное матовое стекло - закрыто небо нынче.

- Да и не надо, - вздохнул Виктор и насупился в пол. Осторожно вошел городовой и стал вполголоса бубнить что-то дежурному у дверей.

И Виктор услыхал и насторожился.

- Обоих в гроба поклали, у часовне, у городской больнице. Сороченко, аж глянуть сумно, - бе-елый... аккурат сюдой ему вдарила, а сюдой вышла.

Виктор подошел.

- Что ты говоришь?

- Та я с караула сменился, коло их караул поставлен.

- Сороченко, а другой кто? - спросил Виктор вполголоса и оперся локтем о притолоку, подпер голову.

Городовой был небольшой, крепкий, он поворотисто жестикулировал:

- А тот Кандюк. Он еще живой был, как привезли. Говорить, идет на меня один. Я до него: кто? обзывайся! Когда смотрю: сбоку другой, - городовой шустро повернулся. - Я до того: стой! А он враз - хлоп с револьвера и текать, и другой за ним. Я, говорить, ему у спину раз! раз! и говорить, вот мне у боку как схватило и свисток хотел, говорить, подать, а той от угла в меня еще раза: бах. Я, говорить, и сел, полапал себя, а шинель аж мокрая и кровь зырком идеть, и, говорить, вижу, что это мене убили, и никого нема и подать свистка, говорить, боюся, бо те добивать воротятся, и нема, говорить, никого, - городовой сделал пол-оборота, - и свистка, говорить, подать мне тоже не выходит.

- Ну и как? - спросил Вавич шепотом.

- Ну, а патруль слыхал, что стрельба, тудой, на стрельбу, и аккурат человек стогнет. Кто есть? Рассмотрелись, а он уже лежит и руки так, - и городовой закрыл глаза и раскинул руки враз, - лежит и помаленьку стогнет.

- Теперь ночью стоять... - сказал дежурный.

- А днем ему долго выстрелить? - и маленький городовой посмотрел на Вавича. - Все одно, как на зверя, - ты можешь себе очень спокойно иттить... И всякого: так и меня, и тебя, и вот господина надзирателя.

Вавич молча и серьезно кивнул головой.

- А долго мучился? - спросил Вавич.

- Да не... рассказал, еще, говорят, пить просил, квасу хотел, а где ночью квасу!.. так и не пришлось... уж не попил... А сейчас там заходил у часовню, пристав, Воронин, были.

- Надо, надо отдать долг товарищу, погибшему на посту, - сказал Виктор и выпрямился.

"Не кончилось, - подумал Виктор, - нет, это не кончилось".