Виктор Вавич

- В камерку, в камерку, в мою камерку... приду, вот сейчас приду, - шептал Башкин, и ноги дергались в коленях и судорожными толчками кидали Башкина по коридору. Он не мог дождаться, пока отворили. В камере стояла койка. Новая солома зашуршала, запружинила. Башкин с любовью похлопал матрац и прижался лицом к подушке. Он стал смотреть в грязную стену. И вдруг - не мысль, а кровь вся сразу изнутри нажала в голову.

- Что же, что же, что же это? - сказал Башкин громко, вслух, и сам испугался своего голоса. Он прижал со всей силы рукой щеку, как будто зубы болели, хотел вскочить, дернулся и снова упал на подушку, - голодная, лохматая голова пошла кругом.

Башкин спал в полуобмороке. А за плечо его шатал, шатал кто-то. Открыл глаза - служитель.

- Вы вперед покушайте, а опосля опять спите на здоровье. И он помогал Башкину подняться на кровати.

- Да, да... Я покушаю, - говорил Башкин, сидя на койке. - Очень, очень... Да, я покушаю... Спасибо... Конечно... - и все ерошил пятерней свои густые, липкие волосы.

Башкин говорил мирным, дружелюбным голосом. Он, шатаясь, сел к столу. Он потянул носом, и запах настоящего борща всем аккордом ударил в ноздри, всей капустой, помидорами, луком, салом, и всех их сразу и в отдельности чуял Башкин, как живых, как родных, как радостную встречу. Ложка прыгала в руке, обжигались сладко губ��. Башкин тремя пальцами рвал мякиш ситного хлеба. Он ел и дурел от борща. Он опрокинул остатки в рот и обтер хлебом миску. Прожевал и обтер коркой насухо. Он сидел, как пьяный, и глядел в пустую миску.

Когда клякнул замок, Башкин перевел туманные глаза на дверь и глядел с тупой улыбкой. Тот же служитель вошел. На руке нес сложенную одежду.

- Вот, переоденьтесь в свое обратно же, - и он положил на койку одежду.

Башкин кивнул головой.

- Да, да... Очень.. Конечно...

А от живота теплота поднималась к груди, и в истоме тянулись ноги. Глаза слипались. Башкин повалился на койку.

"А что будет? - слабо толкнуло в голове. - А ничего не будет. Уж все было. - Он завернулся в одеяло. - И вообще ничего не бывает. Чепуха одна", - слабо бродила хмельная мысль.

И Башкин заснул. По-настоящему, плотным камнем, носом в стену.

- Ну, одевайтесь и пошли. Требуют господин ротмистр. - Служитель стоял над ним. - Одевайтесь в свое. А то так ведь стыдно. На что похоже? Вроде утопленник или, прямо сказать... обезьяна.

Он держал чистую рубаху, которую успел смять ногами Башкин.

- Живо одевайтеся, бо ждут. И воротничок цепляйте.

Башкин с тревогой одевался. Да, его одежда, наспех, кое-как починенная. Она потрескивала, когда надергивал ее как попало Башкин. Служитель помогал ему.

- А это куда же идти? - с одышкой спрашивал Башкин.

- Отведут. Там знают. Скорей надо. И пальто надевайте и все. Чтоб в полном виде.

Башкин пошел теперь за служителем. Лестница была освещена, и в окнах была чернота.

Внизу хлопнули двери, затопала человечья возня, и сдавленный голос крикнул:

- Поговори мне еще!

Башкина подстегнуло, он поддал ходу. Служитель привел его к тому же кабинету, где он первый раз говорил с офицером.

- Пальто здесь повесьте, - сказал жандарм, - доложу сейчас.

Башкин на скорую руку подбирал речь, какую он скажет офицеру. "Прежде всего, во-первых, самое первое, - задыхалась мысль, - я не хочу служить. Я не нуждаюсь в службе, мне не надо службы. - Башкин загнул уж три пальца. - Почему полковник беспокоится, что я буду даром деньги брать? Я не буду денег брать ни даром, никак. Это - в-пятых, - и Башкин судорожно зажал кулак. - И потом, пусть я сочувствую, но я не способен, просто знаю, что не способен, наверное, подлинно знаю, как свои пять пальцев, - и Башкин растопырил перед лицом свободную руку. - И поэтому я ничем быть полезным не берусь и считаю нечестным, да! именно бесчестным что-либо обещать. И это все надо сейчас же и сразу и категорически отчитать - и все! Прямо с порога". Башкин боялся забыть аргументы и со страхом, чтоб какой-нибудь не выпал, как перед экзаменом, задыхаясь, твердил в голове, шепча губами:

- Раз... во-вторых... а в общем... И прямо с порога. В коридоре коротко трынкнул электрический звонок.

- А вот пожалуйте, - сказал жандарм и кивнул головой на дверь.

Башкин сделал четыре огромных шага и осторожно открыл дверь: а вдруг не туда?

Комнату он не узнавал, - она вся была в сонной полутьме. Под низким абажуром лампа на письменном столе. Стоял офицер, - освещены были только синие брюки.

- Что же? Входите... гаспа-адин висельник, - крутым голосом сказал офицер.

Башкин запер за собой дверь.

- Я хотел вам объяснить, - начал Башкин, глотнув воздуха. Но офицер резким голосом перебил:

- Что там объяснять? Гадость! Бабья гадость! Еще уксусом травился бы... Маруся какая.

- Я не то... - начал снова Башкин.

- Что не то? - крикнул офицер, подступил на шаг. - То самое! Пошло и гнусно! - И он ступил, широко расправляя ноги, еще два шага.