Виктор Вавич

- Все равно сволочь, - сказал Санька в треск конки, повернулся и стал ногтем процарапывать изморозь на заиндевевшем стекле.

"Может, и рубаха-парень, да зачем лезть в приятели?" И Санька вспомнил песенку:

Сидел я на скамье,
Со мною мой приятель.
Ах, так его и так, -
Квартальный надзиратель.

И Санька улыбнулся и весело оглядел весь вагон.

Санька вышел. Скрип саней, извозчичий звон и "эй" после визга конки приятной музыкой поласкали уши.

Санька нащупал в кармане Алешкины деньги, и снова холодок дохнул под грудью. Санька поднял голову и зашагал крепким шагом. Дыхание поднимало грудь. "Прикладом в морду, - и тогда мы все одни..." Значит, непременно, непременно надо, чтоб это было, - и тогда пойдет дым. Что-то жуткое толкалось Саньке в грудь и сбивало дыхание.

"Трушу, что ли?" - вдруг мелькнуло в голове. И Санька сжал брови.

Заткнись

- АННА Григорьевна - вам! - Горничная протянула сложенный вдвое клочок бумаги, дрянной, замусоленной.

Анна Григорьевна тревожно вскочила, свезла набок бархатную скатерть, выхватила из рук Дуняши бумажку, развернула

И читала, держа Дуняшу за руку. Дуняша глядела в пол. Незнакомым, прыгающим почерком было написано карандашом: "У меня тридцать девять, отсюда гонят. Посоветуйте, родная, как? Простите мне все, все. Башкин".

- Он ушел? - крикнула Анна Григорьевна.

- Мы здесь находимся, - ответил спокойный голос из прихожей, и Анна Григорьевна рванулась вперед.

- Откуда?

- Номера "Ман-репа". Здравствуйте, мадам. Очень просто, что неудобно. Может, зараза какая. Жильцы опасаются. Все же знать надо - не больница, а номера, - и человек назидательно покачал головой. - Ответ будет?

- Скажите - сейчас, сейчас буду. Давно? - Анна Григорьевна совала человеку в руку двугривенный. - Третьи сутки с этой ночи пошли.

Анна Григорьевна покраснела, на минуту сжала у груди руки, Подняла брови над широкими глазами. Дуня захлопнула дверь.

Анна Григорьевна бросилась одеваться. Несколько раз в калошах возвращалась к себе в комнату: деньги, термометр, одеколон и йод, йод! - непременно, на всякий случай, совала в ридикюль.

Анна Григорьевна остановила извозчика и тут спохватилась: куда ехать? Она нерешительно сказала, запыхавшись от страха, что забыла:

- Монрепа!

Извозчик отпахнул пригласительно полсть.

- Мон-Репо, - надумалась Анна Григорьевна. - Как все слава Богу...

- Где господин Башкин?

Анна Григорьевна от волнения тяжело дышала грузной грудью.

На полутемной лестнице горел газ, и грязный номерной зло стукал облезлой щеткой об пол. Жареным луком и помадой пахнуло из коридора.

- Боже мой, Боже мой, - шептала Анна Григорьевна, - в такой трущобе третьи сутки. - Она часто дышала, карабкаясь по крутой деревянной лестнице.

Она стукнула в дверь в конце коридора и сейчас же открыла. В узенькой комнате рябые обои, замерзшее окно и койка - Анна Григорьевна только ее и видела.

- Господин Башкин? - сказала она с порога. - Господин Башкин, я боюсь сразу, я с холода.

Башкин поднялся на постели, он сидел. Он протянул без слов вперед руки, потом сжал их у груди и без слов зашатал головой.

- Боже мой, Боже мой! - крикнула Анна Григорьевна и, как была в шубе, кинулась к Башкину. - Милый мой, родной, что с вами?

Она обняла его за голову и целовала в темя, а Башкин плакал. Плакал, и вся боль вытекала слезами. Он совсем лег на плечо Анне Григорьевне, прильнул щекой к бархату, а она, все еще задыхаясь, в неудобной позе, прибирала волосы с его лба.

"Вот ей сказать, сейчас сказать, - летало у Башкина в голове. - И так просто, хорошо сейчас сказать! Все, не думая, не словами, а целиком, как оно есть, куском, как стоит в горле". Он представил со стороны, как лежит его голова на плече этой женщины, а он в этих слезах. И он испугался, что она сейчас отпустит его.

- Анна Григорьевна! - сказал Башкин. И голос сказал совсем не так, как надо было, совсем не то, чего ждал Башкин, и он с испугом чувствовал, что отлетает, отлетает то, когда можно сказать. Он схватился цепкой рукой за плечо Анны Григорьевны и почувствовал, что теперь совсем, совсем пропало.

- Голубчик, вам неудобно, милый, вам же нельзя волноваться, - и Анна Григорьевна бережно опустила голову Башкина на подушку.

- Не могу, не могу! - горьким голосом говорил Башкин, он уткнулся в подушку, натянул по уши одеяло и плакал едкими, ржавыми слезами.

- Успокойтесь, успокойтесь, - шептала Анна Григорьевна и думала: "Дура, дура, валерианки-то, идиотка, не взяла! Ведь хотела".

- Доктор был? - спросила она, когда Башкин затих. Башкин не ответил. Анна Григорьевна осторожно поднялась. Пересела на стул. Башкин крепко прикусил, зажал зубами наволочку.

Анна Григорьевна на цыпочках, осторожно переступая, двинулась к двери.

- Вы уходите?! - вскрикнул Башкин. Анна Григорьевна вздрогнула.