Викторианский Лондон

Женщины, работавшие в своей одежде, все же подразделялись на две группы, в зависимости от того, давали ли им деньги на чай, сахар и пиво. Миссис Битон оценивает жалованье служанки в 9–14 фунтов в год, если она сама покупает чай и т. д., и 7–11 фунтов, если эти продукты дают хозяева. Так что Ханне не слишком недоплачивали, даже с учетом того гигантского объема работы, которую она выполняла. Повар со своим чаем и т. д. получал от 14 до 30 фунтов в год, а без них — от 12 до 26. Это странно: повар наверняка мог выпить лишнюю чашку чая с подноса своей хозяйки. У поваров был свой дополнительный доход: спитой чай и топленый говяжий жир — их продавали уличным торговцам, входившим с черного хода, — и «чаевые» от местных лавочников. Одной из первых реформ, проведенных принцем Альбертом в домашнем хозяйстве королевства, было назначение фиксированного жалованья слугам; к примеру, горничным должны были платить 12–18 фунтов в год.

В викторианских романах часто упоминают «письменные рекомендации», не объясняя, как важны они были для того, кто искал работу. Поступая на новое место, служанка должна была показать своим будущим хозяевам письменную рекомендацию со старого. Если в работе имелся перерыв, следовали вопросы: Почему? Что она делала? Может быть, сидела в тюрьме? Конечно, благоразумные хозяева не полагались всецело на письменные рекомендации, которые легко было подделать. Не мешало увидеться с последними хозяевами или написать им, чтобы составить мнение не только о служанке, но и ее хозяйке. Но это было не всегда возможно. По закону 1794 года, «лица, давшие ложные рекомендации, наказывались штрафом в 20 фунтов»; но это не могло помочь несчастной служанке, которую хозяйка грозила уволить без жизненно важного документа или с худшей рекомендацией, чем та заслуживает.

Любопытный случай от Мейхью.[357] Мастер, делавший искусственные глаза, сказал ему:

Искусственные глаза — большое утешение для слуг. Если они потеряют глаз, никто не возьмет их на службу. Мы продаем этим людям глаза за полцены. За самый лучший глаз я обычно беру две гинеи. Глаза, которые мы делаем, свободно — как говорится, согласованно, — двигаются вместе с настоящим глазом, и люди ничего не замечают.

Слуг призывали хранить часть своих заработков в Почтовом сберегательном банке. Но даже самые бережливые из них не могли спастись от нищеты в старости, когда работать сил уже не было. В 1849 году принц Альберт обратился к Обществу взаимного страхования слуг: «Как можно улучшить положение домашнего слуги, если он кончает жизнь в работном доме?»[358]

Глава 12 Дом и сад

Жилища бедняков — дом школьной учительницы — богатые дома — обстановка спальни — обстановка гостиной — яковетинский стиль — готический стиль — стиль Людовика XIV — обои — Уильям Моррис — шторы-ящики Варда — полы — безделушки — дагерротипы — птицы в клетках — освещение — бронза с патиной — сады — удобрения — вредители — газонокосилки — альпийские горки — оранжереи — поставщики растений — питомник Лоддиджа — Лаудон — мода на растения — Королевское общество садоводов

Бедняки украшали свое жилище редкой и бесценной вещью — свидетельством о браке, «висящим на стене в гостиной, подобно изысканной гравюре».[359] На камине стояло несколько фарфоровых или керамических украшений, приобретенных у уличного торговца. В то время производство дешевых керамических фигурок из Стаффордшира переживало расцвет, их во множестве изготовляли на новых машинах и по новым железным дорогам без промедления доставляли в Лондон. Нередко они изображали Викторию и Альберта, но полный ассортимент включал преступников, политиков и генералов — например, Веллингтона, спортсменов — например, игрока в крикет Лиллиуайта, и даже Джамбо, африканского слона, прибывшего в 1865 году из Парижа.[360] Фарфоровые собачки всегда были в моде, особенно пятнистые спаниели, их и теперь можно встретить во многих антикварных лавках. На окне красовались цветок в горшке и клетка с певчей птичкой — коноплянкой или жаворонком. Если в клетку к жаворонку клали небольшой кусочек дерна, он «привыкал к своей тесной тюрьме… быстрее других птиц» и ценился за «неутомимость в пении».[361]