Виктория

Азаров наслаждался вкусом сигареты, рождающимся пахучим дымком, быстро тающим на холодном ветру. Ему не хватало Нелли.

"Неужто это ностальгия?"

Огни в доме не горели: Азаров оглянулся машинально, ища человеческого присутствия. Все кругом было безмолвно. Он уже жил здесь когда-то. Так ему почудилось. Сейчас кто-то появится и принесет с собой еще большую недосказанность, недосказанность этого мира.

"Интересно, где оно? Где это созвездие, светит ли оно над Бельгией? Эти три точки, знак препинания, препинания с кем? Это многоточие Неба, так страшащее порой дома, по ночам, когда смотришь в открытую форточку. Да, вот же оно."

Азаров поискал, куда бросить окурок. Близость и пахучесть земли, жухлой мокрой травы отрезвила его.

"Недосказанность - признак гениальности творения. Этот молчаливый, этот непостижимый для человеческого ума мир - гениален. Жаль только, что в каждом из миллиардов человеческих тел, заложена червоточина, однажды отнимающая этот совершенный мир у твоих глаз".

Дверь скрипнула. Над ним появился Якоб.

- Не спится вам?

- Свежесть какая! - вздохнул Стас, встрепенулся, - Уже все встали?

- Нет, рано.

Якоб присел рядом с Азаровым. Тот повернулся к нему и не узнал Смейтса.

- Да на вас лица нет, - не сдержался он, - Случилось что?

Смейтс, опершись локтями о колени, упрятал голову в плечи, низко свесил ее на грудь, помотал:

- Нет, ничего.

- Послушайте, кто-то ведь кричал. Это Виктория? Да? Она что, больна?

Стас понимал, что лезет в душу совсем чужому, совсем незнакомому человеку и даже целой семье, но ничего не мог с собой поделать, ком любопытства, сострадания и соучастия уже катился на Смейтса, не желая останавливаться.

- Нет, уверяю, вам показалось.

И тут Азаров вспомнил. Его слух словно только что резануло то, что он и слышал ночью.

- Имя! Кричали имя, это ведь Виктория кричала. Она крикнула "Лена!" Разве есть тут у вас такие имена?! Чушь какая-то! Да что же это? Фантастика!

Он видел, что Смейтс подавлен, что ему горько, он боялся разозлить его, поэтому говорил тихо, без напора, словно лишь предполагая то, о чем он спрашивает; как бы предлагая отнести все это к его собственному больному воображению, ко сну. И вновь ему казалось, что только что, за секунду до этого момента, он уже знал, какие чувства будут бурлить в нем через мгновение.

- Вы покурите! - предложил он и протянул пачку.

Впервые Якоб поднял лицо и пронзающе благодано посмотрел на Азарова, лоб его расслабился и граница зачесанных назад волос осела, взял сигарету, прикурил, доверчиво повернулся к Стасу всем корпусом.

- Вы даже не знаете, что значит для нее ваш приезд. Извините нас за неудобства, на самом деле все хорошо. Мы очень счастливые. Просто Веронике приснился плохой сон.

- Ну, вот, - рассмеялся Стас, чувствуя, что беспокойство отпустило его в одночасье, - А я-то думал, что это мне плохой сон приснился. Что же вы расстраиваетесь. С кем ни бывает!

Он обожал курить в компании и испытывал благодарность за такой щемящий чувственный очищающий рассвет!

- Баронесса живет на берегу озера Марш. Это еще со времен мерзлоты озеро. Мы такое в школе проходили, а увидать, я думаю, никому из моих одноклассников не приходилось. Только мне.

Виктория вела машину.

Стас сидел, раскинувшись на заднем сиденье, положив руки на спинку, похрустывая косточками и потягиваясь мышцами, испытывая счастье!

- Ехать недолго. У нас сегодня безумный день, - продолжала Виктория, А почему вы не берете с собой диктофон?

- Что? - не понял Стас, - магнитофон?

- Все наши журналисты работают с микрофонами, диктофонами.

- Сегодня вечером карнавал! Сразу с банкета мы поведем вас в центр города, там будут...хождения! - оборачиваясь, радостно перебивая жену и не давая ей договорить, говорил Якоб.

- Жак, ты взял фотоаппарат? Не хождения, а гуляния, как это...гулянка! Танцы и оркестры!

Стас умильно смотрел на ее правое ухо, скрытое кудрявым темным локоном, и щеку. Она уверенно и легко вела машину, сговорчивую и грациозную.

- Вы давно здесь живете? - вдруг спросил он.

- Давно ли живем? О! Целую вечность - мы уже очень взрослые! отшутилась Виктория.

- А помнишь наш первый дом в Антверпене? - оживился Якоб. - Мы сперва жили в городе в своем доме. Потом в районе набережной, в небольшой квартире, уже когда родилось четверо детей.

- Жак продал свое родовое гнездо, чтобы выручить деньги на мое образование! Шесть лет в художественном институте! Четыре года у великолепного Поля Ванте. Ты помнишь Поля, дорогой? Потом еще шесть лет в Королевской Академии живописи.

- Она училась двадцать лет! Поль Ванте никого не брал. Мы приехали к нему в Новый год. Он был мой клиент - я делал ему гарсон. Он не брал учеников. Ее взял. Посмотрел работы.

- Это было так страшно. Он сказал мне: беру тебя, потому что ты...

Она осеклась и замолчала.

- И все это время за обучение надо было платить? - спросил Стас, Хороший наверное был дом! А в СССР образование бесплатное. Даже обязательное.

- Ну вот, Жак! Может быть, мне еще в Советском Союзе поехать поучиться живописи?