Виктория

Она лежит на постели, на белых простынях, ее обнимает Антон. Ей не спится. Она думает о работе, о муже, о предстоящих родах. Обо всем, что взбредет в голову. Смотрит в окно, за ним – черная, непроглядная ночь без единой сияющей звезды. Только тьма. И тишина. Смотрит на мужа, как он спит. Открытый рот, еле заметное движение губ, закрытые глаза, вздымающая и опускающая грудь, подрагивающая правая рука. Смотрит на белый потолок и вдруг резкая боль в нижней части живота. Спазм. Смотрит на одеяло. Видит кровавое пятно промеж ног. В ужасе откидывает его в сторону. На лобковых волосах ало-бурая кровь. На простыне – серое бесформенное нечто, напоминающее округлый пузырь. Она берет в руки своего недоношенного ребенка, рыдает и кричит. И просыпается…

… жуткий сон, после которого Виктория каждый раз проверяет, нет ли крови на трусах во время таких спазмов.

Виктория делала себе завтрак: два варенных яичка с колбасой, кусок хлеба, стакан сока. Не было аппетита, но заставила себя поесть.

Восьмая неделя и столько мучений, подумала Вика, стоя на холодном кафельном полу, вытерла бумагой ободок унитаза, испачканный рвотой. Смыла. Сходила в душ. Стала намного легче; перестал болеть живот.

Она сказала себе, что справится и переживет все, что угодно ради него – ради ЕЕ ребенка. Их ребенка.

Сегодня для Виктории был особенно волнительный день. На пять часов вечера был запланирован ультразвуковой сеанс, направленный для обеспечения своевременного контроля за внутриутробным состоянием плода и прогрессированием беременности. А также для того, чтобы родители могли впервые увидеть свое дитя (эмбриона) на таком маленьком сроке беременности.

Вике захотелось обнять Антона, чтобы он ее приласкал, успокоил. Но его не было вот уже третью ночь; снова гастроли. Ей было одиноко и грустно. Хотелось реветь. Сдержалась, забрав всю волю и силу в кулак.

Оделась. Проверила квартиру: газ отключен, свет выключен, окна закрыты. Закрыла дверь и пошла на работу.

Антон, как и обещал, приехал домой в четвертом часу. Разобрал сумку, съел две тарелки горячего борща по-украински с салом, помылся, пятнадцать-двадцать минут подремал. Проснувшись, он быстро оделся и пошел в диагностический центр «Чайка» на улице Костромалова, напротив государственного детского садика номер сорок пять. Там, внутри здания, его уже ждала взволнованная Виктория; она нервничала, не находила себе места, постоянно глядя в окно, пытаясь найти среди толпы зевак своего опаздывающего мужа. Он пришел без двух минут пять.

– Все-таки успел, – радостно сказала она, когда его обняла. – Я так соскучился, так соскучилась.

Они сели на кожаный диванчик в холле, ожидая вызова врача.

– А как я соскучился по тебе, любимая моя, что даже подумывал, а не бросить ли мне актерскую труппу и примчаться к тебе, чтобы всегда быть с тобой рядом и никогда не покидать тебя на столь долгий срок.

– Потому что…

– Что?

– Ну, Антон, пошевели мозгами … потому что

– …я люблю тебя, – продолжил он.

– Правильно. Почаще, пожалуйста, повторяй эти слова, чтобы я не забывала, – сказала Виктория. Он кивнул. – Я уже начала нервничать, переживать. Думала, что ты не успеешь и пропустишь первую встречу с ребенком…

– Я бы ни за что не пропустил первую встречу с нашей малюткой. А если бы и пропустил, то, наверное, не простил бы себя никогда.

– Я волнуюсь. Ужасно волнуюсь. Как на собственной свадьбе.

– Если тебя это успокоит, то я тоже.

– Родной, у тебя врожденный талант успокаивать беременных женщин.

Она засмеялась.

– Я знаю. Кстати, сейчас я испытываю похожие чувства, как на свадьбе. Помнишь, мы оба разволновались не на шутку. Ты не могла надеть мне обручальное кольцо на мой корявый палец. А я не мог зажечь свечу любви, как бы ни старался.

– То, что твой палец корявый, это подмечено в яблочко. – Они хихикнули. – Меня больше впечатлило то, что ты заплакал, когда наши родители желали нам счастья, любви, взаимопонимания и прочую ерунду. Я первый раз видела, как ты плачешь. Это было так трогательно.

– Это было постыдно.

– Нет. Скорее искренне. Ты в очередной раз покорил меня. Покорил своей честностью, чистотой мыслей, глубокой любовью, которая разрослась в твоей душе, подобно траве в лучах весеннего солнца. О, как сказала!

– Правда? Покорил? Ты никогда мне об это не говорила.

– Сейчас говорю.

– Все равно повел себя женственно.

– Хочешь сказать, что плакать это прерогатива женщин?

– Ну, уж точно не мужчин.

– Снова стереотипы?

– А куда без них?

– Спор зашел в тупик. Самое время напомнить тебе, как ты мне спел песню на свадьбе. «Я люблю тебя до слез».

– Три минуты позора.

– Снова ты все переиначиваешь?

– Прости. Я люблю тебя.

– Всегда бы так, – усмехнулась она. – Три минуты удовольствия. Как же ты красиво пел, вкладывая в каждое слово – искренние чувства. Свою любовь. Не удивительно, почему я заплакала, когда ты спел, встал на колени и сказал: «Любимая, я у твоих ног».

– Да, я был в ударе. Ничего не скажешь. Но пел я отвратительно. Не спорь.