Виктория и Альберт

Промышленники и представители того самого благословенного среднего класса, чей здравый смысл по достоинству оценивал способности Альберта, с энтузиазмом поддержали план, идея выставки была поддержана и за границей. Любая страна могла принять участие в выставке и вступить в соревнование. Затем последуют взаимные заказы и начнется эра процветания. Так считал Альберт, и Виктория была с ним согласна.

Однако королеву жизнь все еще не научила, что если Альберт делал какое-то предложение, то ее подданные из принципа накладывали на него вето. В парламенте поднялся невообразимый шум, когда стали обсуждать расходы. Газеты тоже выражали свое недовольство. Они называли этот план монументом наглости и говорили, что предложение разместить выставку в стеклянном здании было идеей сумасшедшего. Медики предупредили, что может вспыхнуть эпидемия чумы, если на выставке станут собираться большие толпы народа. Высказывались опасения, что приезд иностранцев вызовет волнения, первый же дождь разрушит стеклянное здание и будет много жертв. Церковь возмущенно заявила, что подобная идея навлечет гнев Божий на головы всех ответственных за ее выполнение.

Чтобы помешать планам Альберта стать реальностью, в ход пускались любые способы, приводились причины, как веские, так и надуманные. Много раз вечером Виктория, тихо входя в его кабинет, заставала его там, обхватившего голову руками. Он в отчаянии разглядывал планы и проекты. В эти моменты королева не могла сдержать своей любви к нему и часто боялась, что у нее разорвется сердце оттого, что она не в состоянии подарить ему счастье, которого он желал – чтобы его оценил ее народ. Виктория прижимала его голову к груди с такой материнской страстью, которую она не испытывала ни к одному из своих детей. Она со слезами обещала ему, что ничто и никто не помешает осуществиться его великолепному плану и тогда эти люди, увидев сверкающий дворец, наполненный сокровищами со всего мира, стоя на коленях, признаются в своей неблагодарности к нему.

И все-таки проект продвигался при поддержке некоторых общественных деятелей и промышленных классов, а также энтузиазма других европейских стран. Его толкала вперед железная воля Виктории.

В то время особо досаждал королевской чете лорд Пальмерстон, воплотивший в себе именно те черты народа Англии, которые особенно расстраивали Альберта. Пальмерстона Виктория считала несносным человеком еще во времена сотрудничества с Мельбурном. А сейчас, когда он с дьявольской изобретательностью противостоял ее власти и желаниям Альберта, она его возненавидела.

И ее ненависть, о которой вскоре узнал Пальмерстон, могла положить конец его политической карьере. В 1850 году к тому же оказалось, что внимание публики к нему ослабло, а политика поддержки волнений за границей и дикие требования во имя соблюдения прав англичан утратили свою магию для палаты общин. Дон Пасифика, португальский еврей, родившийся в Гибралтаре, и потому подданный Британии, потребовал компенсации у греческого правительства после того, как его дом в Афинах был разграблен толпой.

Греки отказались выплатить ему компенсацию. Вмешалось Министерство иностранных дел ее величества, и Англия оказалась под угрозой войны.

Тотчас над головой Пальмерстона разразился шторм негодования. Как заявили Расселу Виктория и Альберт, они не сомневаются, что выдвинутое против министра иностранных дел обвинение пройдет в палате общин большинством голосов. В убежище своего кабинета, Пальмерстон, на сей раз без всякого шума, выжидал, крутя свои крашеные бакенбарды и тихонько посвистывая. Он понимал, что его враги уже считают его свергнутым. Он также знал, что бедный старик Рассел, которому никогда не доставалось достаточно внимания, ревновал его к славе и был бы доволен,

если бы он подал прощение об отставке. Кроме того, королева постоянно устраивала ему разносы, а Рассел близко к сердцу принимал ее выговоры. Что касается замечательного принца Альберта – при этой мысли Пальмерстон ухмыльнулся – тот, наверное, удовлетворенно потирает руки и изобретает какую-нибудь проклятую правильную фразу, подходящую к данному случаю, и радуется от всего сердца, что теперь никто не станет препятствовать ему вмешиваться в дела Англии.

Конечно, они все уверены, что он проиграл, но он слишком сильно обожал свою любимую Эмили, чтобы позволить сборищу слабонервных и занудных людишек лишить ее радости быть хозяйкой главного политического салона в Англии, а его самого – удовольствия наступать людям на их любимые мозоли! Поэтому он собрал документы и отправился в палату общин. Палата лордов уже проголосовала против него, но ему было на это наплевать. Главное – это палата общин.