В ванной я умылся и побрился, напевая под нос какой-то веселый мотив. Вернувшись в комнату, стал свидетелем трогательной семейной сцены: отец, притулившись на диване рядом с Викой, протягивал ей йогурт и уговаривал хоть немного поесть, – она же по-прежнему сидела, опустив голову, и никак не реагировала на его слова.
– Вика, – громко позвал я. – Вика, отзовись!
Реакции – ноль.
Почуяв неладное, тут же позвонил Стасу и велел немедленно приезжать: в случае срочной госпитализации нужно было с кем-то спустить Вику с четвертого этажа и отнести к карете «скорой помощи». Пока племянник прогревал машину, я вызвал врача – оба приехали на удивление быстро.
Женщина-санитар измерила сестре давление – оно было таким низким, что речь шла уже не о больнице, а о реанимации. Мы со Стасом положили Вику на покрывало – как есть, в одной блузке-безрукавке, – сверху накинули еще одно, чтобы не выносить на мороз голышом, и спустились на крыльцо.
У подъезда уже стояла каталка с носилками – мы уложили на них Вику и помогли водителю поместить в машину. Потом на Стасовом авто неслись по пустому городу вслед за «скорой» с включенной сиреной и мрачно гадали, успеют ли Вику доставить до места живой.
Успели – сдали ее недовольным докторам, которые долго на нас орали: вероятно, мы их оторвали от новогоднего обеда. Затем каталку с неподвижным телом сестры увезли в отделение, куда никого не пускают, а мы со Стасом еще потоптались в холле этой неприветливой больницы и поехали по домам. Теперь оставалось только ждать, как будут развиваться события. Хотя, конечно, все уже и так было ясно.
На следующее утро Кате позвонили из больницы и сообщили, что Вика скончалась ночью от инсульта. Благодаря обширному кровоизлиянию в мозг сестра отошла в мир иной, не приходя в сознание. Это была последняя победа Виктории: ей посчастливилось избежать невыносимой физической боли, что до последнего дня терзает умирающего от цирроза печени. Наверное, не все в ее дурацкой жизни было так уже плохо и бессмысленно, раз она заслужила столь быструю и легкую смерть…
Похоронами в основном занималась Катя: как раз в то время она работала в ритуальном агентстве и знала, как все организовать подешевле. Решили, что Вику поместят в одной могиле с мужем – неизвестно, обрадовало ли
Катя долго не могла найти приличную фотографию на памятник: на всех снимках последних лет Вика была то с глубокого похмелья, то с подбитым глазом или беззубым ртом, – для Вечности это явно не годилось. К счастью, в электронном архиве Катя отыскала тот самый снимок на кухне, который сделала незадолго до материнского запоя: у Вики там была загадочная полуулыбка, как на фото в юности, – идеальный образ для памятника.
Наконец, вспомнили, что Вика хотела отметить свой юбилей в длинном синем платье, и решили: пусть хоть напоследок полежит в красивом наряде, раз при жизни не довелось пошиковать.
В день похорон на кладбище стоял лютый мороз – глядя на Вику, лежащую в гробу в одном тоненьком платьице, становилось еще холоднее. Провожающие поминутно бегали к машинам, чтобы согреться дозой алкоголя.
Я смотрел на странное неподвижное создание, не веря, что это моя сестра: ну ни капли на нее не похоже. Понятно, конечно, что смерть меняет черты лица, но не настолько же! От Вики ничего не осталось – разве что ее
Эту внешнюю непохожесть отмечали все присутствующие, поэтому людей не покидало ощущение абсурдности ситуации: а кого мы, собственно, хороним? Люди, разумеется, понимали, что перед ними Вика, но переживать и горевать по-настоящему как-то не получалось – даже Стас с Катей глядели на
Эпилог
Как-то по весне мы со Стасом поехали на кладбище посмотреть, в каком состоянии находится могила его родителей. И увидели следующую картину: Викин монумент, расколотый надвое, лежал рядом с бетонной плитой – в то время как надгробие Виктора спокойно стояло себе на месте.
Вообще так не бывает: памятники делают из чрезвычайно прочного камня, на века, и просто так они не бьются – для этого нужно приложить необыкновенную силу. Но раз уж Вика при рождении умудрилась каким-то