Виктория Павловна. Дочь Виктории Павловны

Михаил Августович уставил на сестру Василису большие, вылинялые годами из голубых, глаза свои с большим недоумением: он ожидал от нее, после спора с Викторией Павловной, совсем иных рассуждений. А полумонашенка, с блюдечком чаю у рта, прихлебывала и говорила:

— Что угодно, а я Анисью эту знаю и похулить ее никак не могу. В Господа Бога, Троицу милосердную, верует, к церкви прилежна, разумом — как дитя, доброты столь непомерной, что даже как бы юродивой — рубашку с себя готова снять и нищему отдать. Овча Египетское. Как за подобным богоозаренным существом смею я числить ее плотские грехи? Грешит земля, — земля в земле и останется, — а наше упование-то, я чаю, маленько повыше…

— Вот вы бы, — заметил Зверинцев, — вы бы этими мыслями поделились с вашею госпожей… А то я не смею скрывать: она меня сейчас в отчаяние привела… у нее все чувства каким-то страхом пришиблены и в мыслях мрак беспросветный.

— Виктория Павловна, — перебила его сестра Василиса, не дав договорить, точно ждала его замечания, — Виктория Павловна, как я вам уже докладывала, для меня, вроде как бы некоторого обожаемого ангела Божия, но единственный недостаток, который я могу ей приписать и очень он меня огорчает, это — что она не тверда в вере в Бога и имеет в себе мало религии…

— Мало религии? — изумился Зверинцев, даже приподнявшись со стула, — сколько же вам, после того, надо ее, почтеннейшая сестра Василиса? Мне Виктория Павловна сегодня показалась, наоборот, совершеннейшею… даже страшно употребить такое слово о ней… совершеннейшею ханжею… Она пяти минут не говорит без того, чтобы не упомянуть о воле Божией, да о своей греховности, да как ее таинство брака спасло, да как она теперь счастлива, обретя в себе Веру, Надежду, Любовь… только вот, по моему скромному суждению, отошла от нее мать их София… Она в круге вашей религии вертится и мечется, точно пойманная мышь в мышеловке… А вы все недовольны… Чего же вам еще?

— Мне тут ни довольною, ни недовольною быть нечем, — все так же степенно возразила Василиса. — Мое дело сторона. Я женщина неученая, Виктория Павловна дама много образованная. Стало быть, если примеры брать, то, конечно, должна я с нее, а не она с меня. Но что ее вера шаткая и неглубокая, заключаю из того, что уж очень она опасается Божеской справедливости и мало уповает на Божие милосердие… Она их вровнях ставит — да еще правосудие-то, пожалуй, и повыше. А это не так, это старозаветное. Правосудия-то Божие нам, грешным, даже и знать не дано, а милосердие Его мы на себе ежечастно чувствуем. Извольте почитать преподобного Исаака Сирина: «Будь проповедником Божией благости; потому что Бог правит тобою недостойным; потому что много должен ты Ему, а взыскания не видно на тебе, и за малые дела, тобою сделанные, воздает Он тебе великим. Не называй Бога только правдивым к тебе, потому что в том, что делается с тобою, не дает себя знать правосудие Его. Хотя Давид именует его правдивым и правым; но Сын Его открыл нам, что паче Он благ и исполнен благостыни. Ибо говорит: благ есть к лукавым и нечестивым»… Позвольте стаканчик ваш, я еще налью…

И, поглядывая исподлобья сквозь поваливший из крана, вместе с кипятком, — пар, продолжала: