Виктория Павловна. Дочь Виктории Павловны.

— А потому, что — «Иудеи чуда ищут, а эллины мудрости»… вот почему! Но, когда апостол изрек это противоположение, мир был проще, и линии в нем прямее. А сейчас, после девятнадцати христианских веков, эллинство с иудейством перемешались так, что почти в каждом человеке имеются они оба, будто в яйце белок с желтком, и разграничить их и выявить, кто хозяин в человеке, кто гость, бывает иной раз куда как трудно. Вот взять хоть бы вас, например. Наверное, почитаете себя эллинкою?.. И, действительно, вся видимость вашего духа, все ваши пристрастия, привычки, системы, методы, все ваше язычество жизни и мудрования, — как будто — эллинские… Я тоже сначала ошибся было и принял вас за ищущую из эллинской категории… Но это заблуждение, оптический обман… Эллинского элемента в вас ровно настолько, чтобы язычески бороться с потребностью в религии, которая стучится в вашу душу, и отгораживаться от нее — будто баррикадами — все новыми и новыми силлогизмами. Сокрушит она один, вы выставляете другой, третий, пятый, десятый… без конца… Так оно есть — и так будет всегда, потому что вы остроумны, находчивы, задорны, любите борьбу, и спор о вере вам любезнее веры. Потому что потребность веры в вас еще смутное облако, а не жгучий огонь. Потому что вы ищете ее еще, как духовного комфорта и почти роскоши, а не жаждою путника, одиноко изнемогающего в пустыне, не алчбою голодного, почувствовавшего, что, если чудо не сбросит ему с неба корку хлеба, он — мертвец… И я уверен — почти уверен: до такой благодетельной алчбы и жажды вы, в порядке эллинского логического искания, никогда не достигнете. Потому что эллинство ваше — как бы густо на вас ни насело, — все-таки, лишь наносный плод культуры, которым, по мере надобности, можно поступиться так, можно приспособить его этак, здесь урезать, там прибавить. А, по натуре то, которая ни урезкам, ни прибавкам, не поддается, которую можно вуалями покрывать и красками замазывать, но в существе она остается всегда и неизменно одна и та же, и которая, в конце концов, есть единая истинная показательница и хозяйка человека, — по натуре-то, вы — извините — Павлова Иудейка! Уж не в гнев вам будь сказано! Типичнейшая-с!

Виктория Павловна — усмехнулась.

— Извиняться не в чем: не «жидовкой» обругали!.. Но, не имея ничего против расы, не слышу в себе даже самого слабого шепота ее мировоззрения… Ко всему чудесному, сызмалу, питаю глубокое недоверие, подозрительность, именно непременное желание поверки факта эллинскою мудростью…

— И именно потому-то, — подхватил о. Маврикий, — именно потому вы и не придете к вере рационалистическим путем, а только вдохновением, потому что вдохновение и чудо — родные сестры, а часто, может быть, даже одно и то же. Ведь это же два пути исконные — к одному ведущие — никогда не совпадающие. Кому нужен Павел, а кому Петр. И Павел бессилен пред Петровыми, а Петр пред Павловыми. Вам, по культуре вашей, привычкам, симпатиям, по системам мысли и жизни, кажется, что вы Павлова, а на деле то вы — Петрова, и вот Павловы методы против вас бессильны… Если бы вы жили девятнадцать веков тому назад, то с Павлом любили бы встречаться, чтобы диспутировать с ним, но, расставаясь, всегда чувствовали бы незавершенность диспута, приостановку и заминку на проблемах, открытых и поставленных, но — «в них же суть неудобь разума некая»… Но Петр и Иоанн, исцеляющие хромца именем Иисуса Христа Назорея, вооруженные формулами, которые в одно и то же время звучат прямо и неуклонно, как аксиомы, и таинственно, как заклинания, овладели бы вашим воображением с первой же встречи и повлекли бы вас к купели, пламенную, трепещущую, но покорную, яко обретенное пастырем овча… и уже не рассуждающую, — главное превращение: уже не рассуждающую!..

— Не знаю, — с раздумчивым сомнением возразила Виктория Павловна, — не знаю… Мне кажется, что вы представляете себе меня не тою, какова я на самом деле… В восприятии чуда всегда играет большую роль чувство стадности, а стадный элемент имеет особенно подчеркнутую особенность поднимать на дыбы все мои осторожности и предубеждения…

Протопоп выслушал, рассмеялся и, лукаво сощурив добродушные глаза, перебил:

— Ой ли? А вот кто-то мне рассказывал преудивительную сцену на Николаевском вокзале в Петербурге. Некоторая сомневающаяся, но высокоумная и образованная девица одним махом решила вопрос своего замужества в момент, когда, окруженный исступленным скопищем, Экзакустодиан осенил ее крестным знамением и, не зная даже, о чем она вопрошает, напутствовал: «благословен грядый во имя Господне!»…

Виктория Павловна покраснела и возразила, смущенная:

— Это минута!