Виктория Павловна. Дочь Виктории Павловны.

— О! — воскликнула Феничка, — вы не можете себе вообразить, как поправились дела мамы за эти последние десять лет… Знаете ли, на что уж все почти землевладельцы пострадали в период аграрных беспорядков, — они и нас, конечно, коснулись, кое что сгорело, кое что было разгромлено… Но, тем не менее, в настоящее время Правосла, то есть большая часть Правослы, принадлежащая маме, там ведь мильон совладельцев, считается из лучших имений в уезде…

— Вот как! — удивился я, — и это результат управления господина Пшенки?

— Да, он имеет репутацию прекрасного хозяина и очень оборотистого человека… Так что, вот, в настоящее время маме дают за Правослу хорошие деньги… Там, знаете ли, на Осне лесопилка есть… Мерезов, Скорлупин, Климушкин и К°… [См. мои роман «Паутина»] Громадное дело… Так вот они очень хотят приобрести и наши земли… большие деньги дают… Дело почти уже кончено и предварительный договор подписан… Потому мы и здесь… на задаток кутим! — засмеялась она.

— Однако, раз именье пошло таким успешным маршем и приносит хороший доход, то — зачем же продавать?

Феничка кивнула на детей, ковылявших за нами, и сказала:

— Да, ведь, видите: больница… Полон дом прокаженных и расслабленных… Одна я, покуда, совсем здоровый человек, потому что и маме, говорила я вам, маме изменяет сердце… А остальные не живут, жизнь тянут… Работать в таких условиях нельзя, надо ликвидировать свой успех, пока не поздно, на дожитье и отойти в сторону, пустив к своему труду новые силы и новых людей…

— Вот у вас какая суровая философия!

— Практическая, — спокойно сказала Феничка. Можно, конечно, барахтаться и упираться. Да ведь растопчут…

— Но, я думаю, Виктории Павловне было нелегко расстаться с Правослою? Она так любила этот свой угол…

— Почему? — с удивлением возразила Феничка, широко открывая чистые голубые глаза свои. Вот уж не замечала… Напротив… Именно она и настаивала на скорейшей продаже… Я уже четыре года, как из тех мест, да и раньше мало бывала в Правосле, так как училась в губернской гимназии… Но, сколько помню, мама вела там убийственно скучную жизнь. Ведь это же пустыня. У них месяцами никто не бывал…

— У Виктории Павловны никто не бывал?! — вскричал я, даже приостановившись от удивления.

— Ну, да, — возразила Феничка с некоторым смущением и досадою, раздувая розовые ноздри свои. — Что же тут странного? Так и должно было быть… Дамы местные маму всегда терпеть не могли, а мужчины вознегодовали на нее, зачем она совершила mésalliance и вышла замуж за неровню… Обвенчаться с своим управляющим! Променять фамилию Бурмысловой на фамилию Пшенки! Фи!.. Ну, и отпали все понемногу… Ну, и еще неприятная история была… Там у нас один магнат уездный… князь Белосвинский… Не слыхали?

— Нет, знаю, очень знаю… — торопливо опроверг я, сильно заинтересованный мрачным тоном, которым Феничка произнесла эту фамилию, — так знакомую мне фамилию российского рыцаря Тогенбурга, столько значившего в жизни Виктории Павловны и так верно и безнадежно ей поработившегося…

— Ну… — хмуро и видимо нехотя продолжала Феничка, — этого нелепого князя… не имела чести его знать, но терпеть его не могу… столько зла он принес маме!.. Этого нелепого князя умудрило, вскоре после маминой свадьбы, отправиться на охоту и, пробираясь частыми кустами, зацепиться ружьем за сучек так неловко, что оно выстрелило полным зарядом в княжескую голову, после чего князю не оставалось, конечно, ничего больше, как умереть… Очевидная случайность… Ну, а но всей губернии заговорили-загудели, что самоубийство… Будто потому, что мама привела его в отчаяние браком своим…

Она покосилась на меня из-под крутого лба своего и с тихою досадою произнесла:

— По выражению лица вашего, замечаю, что вы такое объяснение тоже допускаете…

Я видел, что для Фенички этот вопрос — больной и острый, и постарался уверить ее как можно правдоподобнее, что нет, никак не допускаю, хотя, внутри себя, с печалью вспоминая этого благородного и поэтического князя, наоборот, думал:

— Еще бы не допустить!..

Так мы дошли до Jetée, откуда мне надо было поворачивать в свой пансион. Я дружески распростился с Феничкой, раскланялся с няней, покивал детям и, дав Феничке свой точный адрес, чтобы на всякий случай передала маме (от самостоятельного визита Феничка меня категорически отговорила), расстался с этою красивою и милою девушкою, и ушел, полный воспоминаний, образов и ожиданий… Словно вдруг призраки старые встали из давно опущенных в могилы гробов…

* * *