Они знали жизнь гораздо лучше, чем прочие сверстники. Они знали и видели, как льют недетские горькие слезы дошколята, оставшиеся без погибших папы и мамы. Как приспосабливаются к детдомовской жизни подростки, изъятые у пьющих семей. Как переведенные из Дома малютки, взрослея, усваивают предательство той, которая тебя родила и бросила, словно грязную тряпку.
Директор их интерната была хорошим человеком. Очень хорошим. Не сюсюкала, но заботилась. Но любила. Она многое делала, чтобы хотя бы в быту ее питомцы ни в чем не нуждались, но разве этого достаточно?
И Авдотьева говорила: «Если уж судьба так повернулась к вам, детишки, то хватит нюниться. Примите это как данность и впредь рассчитывайте лишь на себя. Вам никто ничем не обязан, запомните и усвойте. Учитесь так жить и не прогадаете. А мы вам поможем».
Жаль, что она так рано умерла. Она не умерла. Ее убили.
В их детском доме, при всех трудно-сложных судьбах и характерах воспитанников, на этаже старших никакого гормонального бума не наблюдалось. Во-первых, все жили друг у друга на виду, а во-вторых, – или это все-таки «во-первых»? – Лидия Петровна много сил тратила, чтобы поддерживать в стенах интерната чистую, дружественно-родственную атмосферу.
Вероятно, из этих причин и выросло в Викиной душе активное неприятие процветающей во внешнем мире массовой сексуальной озабоченности, возведенной в степень необходимо-важного атрибута для высших приматов и заодно ставшей эталоном полноты и разнообразия их жизни. Викторию выворачивало от тотального воспевания скотства, льющегося из репродукторов и с экранов, а образцы его подражания в реале – бесили и коробили, но менять что-то в собственных внутренних настройках Вика не собиралась.
Или такая чистоплотность передалась ей генетически, и ни при чем интернат? Сложно сказать. Виктория, в силу скрытности, эту тему с детдомовскими девчонками не обсуждала, и с Генкой не обсуждала, оттого их взглядов знать не могла. Что же касается наследственности, то о биологических родителях Вике ничего известно не было, если не считать скудных анкетных данных, а разыскивать «ту женщину» ей никогда не хотелось.
Несмотря на холеричность натуры, Вике доставало ума держать свое мнение при себе, хотя иногда не хватало выдержки, однако Виктория научилась ловко маскировать эмоции, предотвращая этим ненужные конфликты.
Мама Катя очень хорошо ее чувствовала и понимала. «Только ты краски не сгущай, не все так скверно, – говорила мама. – Люди разные, судьбы тоже. И старайся не осуждать. Это трудно – и не запачкаться, и не осудить, но надо».
«Мам, мы динозавры?» – спросила ее Вика. «Ну какие же мы динозавры, дочка? Нет, конечно, – с улыбкой ответила Катя. – Мы динозаврихи. Поэтому для цивилизации еще не все потеряно».
Бессмертнову Жанну Альбертовну к реликтовым особям причислить было трудно даже с натяжкой. Однако в настоящее время Жанночка являлась Викиной работодательницей, посему свое неодобрение Виктории приходилось держать в узде. Только, похоже, на ее неодобрение госпоже Бессмертновой было начхать. Жанночка не заметила Викины мимические жесты и на интонацию внимания не обратила. Мадам вновь обрела спокойствие, и выражение ее лица стало прежним, капризно-самоуверенным, вот только испуг все еще вибрировал в черноте зрачков.
С нервным смешком и несколько громче, чем требовалось, Бессмертнова проговорила, щелкнув ногтем по глянцу фотобумаги:
– Ирка Фризоргер. И она не бывшая любовница, она бывшая жена. Кстати, с ее мужчинкой мы разбежались месяца два уже. Она что, и вправду за мной ходит? Вот дура… И где ж ты ее срисовала?
Вика пожала плечами:
– На парковке около фитнес-центра. Возле косметического салона, где вы подправляли татуаж. В гастрономе на Смоленской. Она всюду поспевала.
Жанночка слушала не очень внимательно, погрузившись в какие-то размышления, а потом вдруг решительно проговорила:
– Фигня все. Что она мне может сделать, эта старая швабра?
– Вы сейчас ко мне или к себе обращаетесь, я прошу прощения? – язвительно поинтересовалась Вика.
Жанночка ожгла ее свирепым взглядом, но Вика лишь усмехнулась краешком рта. Своим кичливым хамством и вздорными манерами эта тетка здорово ее достала. Будто телохранитель – обычная прислуга, причем не высшей касты. Виктории пора поднимать свой статус, если она не хочет обвыкнуться с таким порядком вещей. А если нашей бизнес-леди новые правила придутся не по вкусу, то пусть ищет себе другого «секретаря». Поэтому, не дожидаясь ответа и не меняя тон, Вика продолжила:
– Вижу, что вы ничего не боитесь. Похвально. Значит, вас не смутит новость, что «швабра» расположилась за несколько столиков от нас и делает вид, что поглощена изучением каталога «Строительство и ремонт», если мне зрение не изменяет.
Жанночка тут же заерзала на стуле, крутя головой. Вика выразительно вздохнула.
Со словами: «Действительно, это Фриза» Бессмертнова подхватила со спинки стула сумочку и стремительно встала.
– Куда вы? – неучтиво одернула ее Вика.
– Она мне надоела. Суну ей в рожу эти твои фотки и пригрожу, что заявлю в полицию за преследование.