Виктория

Эрих Тоггард дернул головой, отчего зоб его задрожал, и посмотрел на свои высокие резиновые сапоги. Он несколько замешкался, но легкий порыв ветра сам собою распутал леску и отцепил ее от осоки, что сняло с него напряжение.

— Так что вы мне посоветуете? — Вновь заговорил он, легко собрав свой скарб, — Может отменить помолвку, что-то я далеко зашел.

— Вера, — проговорил его штандартенфюрер Поппер.

Эрих поднял тонкие длинные брови, вытянул шею и стал казаться еще выше.

— Вера, молодой человек должна быть у вас. Откладывать свою жизнь, значит — сомневаться в исходе войны. А это уже простите…

— Но, штандартенфюрер, вы же сами настаивали на том, чтобы я не отлучался с территории даже в увольнение.

Они шли по узкой улице, которая, если бы дома были чуть выше, сделалась бы сырой и темной, как некоторые улицы Стокгольма или Рима. Брусчатка была выложена по диагонали, острые углы ее неприятно кололись через подошву. Эльба блестела за деревьями алыми волнами, по приобретенной на службе привычке на всякий случай оборачиваться, глядя на эти яркие искрящиеся блики, Эрих закрывал от боли глаза.

Они сели в автомобиль и Эрих повез штандартенфюрера Поппера в сторону лагерей. Начальнику лагеря «Фогельгезам», что значило в переводе с немецкого «Птичье гнездо», нужно было срочно выяснить, почему стреляли, и дать соответствующие указания, в случае, если и в самом деле снова совершен побег в его лагере.

— Не могли подождать до понедельника, — ворчал он всю дорогу, имея в виду заключенных.

Эрих вел сегодня машину сам. Водитель был бы лишним на прогулке. Они ехали по старой Лейпцигской дороге, во все стороны от которой убегали ровные, как планшет землемера, поля. Машина успела остыть, небо тускнело и больше не угнетало жарой.

Хорошо бы тревога оказалась ложной — он рассчитывал сразу же вернуться в город и отведать Розиного пирога. Роза была уроженкой Торгау, жила одна, так как брат и отец ее были на фронте, а мать давно умерла. В пригороде на частной ферме жила ее старшая сестра. Марта смогла выйти замуж, и тут же нарожала троих своих детишек, дабы не забыть воспитательские навыки.

Эрих начал ухаживать за Розой четыре месяца назад. Он приметил ее на фабрике среди вольнонаемных. Она была прехорошенькая, светловолосая и пухленькая, как розанчик. Как потом оказалось, и дома у нее было все обустроено в розовых тонах. Роза призналась, что обои, гардины и обивку мебели она поменяла уже после отъезда мужчин на фронт. Это был кремовый, бисквитный, карамельный дом, так и стремящийся способствовать обольщению. Эрих не сразу понял, что девушка не строгих правил. Все ее рассказы о детстве и семейных традициях, свидетельствовали о строгом пуританском воспитании барышни.

Но оказалось, что это не мешает девушке страстно желать обзавестись муженьком и использовать для этого все возможные средства и объективные события, например, войну. Точнее военных, оказавшихся по воле судьбы в этих малонаселенных краях, но чтобы не ниже фельдфебеля.

В этом звании было нечто притягательное. Отец Розы всю первую Мировую провел в окопах, имел несколько наград, даже побывал под Верденом, правда еще когда там шли позиционные бои, но фельдфебеля так и не получил. На то была, по его словам, объективная причина — война закончилась. За это он изредка поругивал кайзера, хотя и был его страстным обожателем. Роза так толком и не поняла, за что же отец поругивал кайзера: то ли за то что война закончилась, то ли за то, что тот не дал ему фельдфебеля, но то что это звание должно быть у каждого немецкого солдата, рассчитывающего занять достойное место на новых восточных землях, она усвоила четко.

На фабрику Эрих приезжал три раза в неделю, когда было его дежурство. Он отвечал за отправку туда пленных женщин.

Лагерь был женским, и девушки, для которых жизнь закончилась перед воротами лагеря «Фогельгезам» в основном прибыли из России. Правда, в отдельных бараках жили француженки, голландки и прочая второсортная европейская шваль.

Правда, и среди них встречались аппетитные самки. Одна, очень юная, с каштановыми волосами, была особенно желанной, потому что казалась самой неискушенной и незащищенной. Фельдфебель Эрих Тоггард, любимчик полковника, искренне верил, что осчастливит любую женщину, которой ему удастся помочь, за очень небольшую кратковременную услугу.

Машина остановилась взвизгнув тормозами. Хвост пыли всю дорогу летел за машиной, наконец догнал ее, застилая видимость. Левая угловая вышка давно сообщила о приближении хозяина. В лагере начали наводить порядок.

Прежде всего дежурные по казармам пробежали по длинным деревянным коридорам, стуча в комнаты офицерского состава. Оттуда быстро выбежали несколько девушек, которых те же дежурные развели по баракам. Офицеры, одергивая форму, высыпали встречать шефа, что только выдавало в них готовность загладить некую вину.