Виланд

– Их там заставляют ползать по улицам на четвереньках и драить голыми руками мостовые да общественные сортиры. Эрвин говорит, повальная эпидемия самоубийств, по пять евреев в день вешаются, а некоторые так и вовсе публично. Может, потому и соглашаются…

– Нам бы нечто подобное здесь провернуть, – усмехнулся Карл, – с польскими, о которых сейчас только и говорят. Слышали, их, оказывается, в Германии больше пятидесяти тысяч засело?

– Большинство из них родились в Германии и всю жизнь здесь прожили, – с сомнением проговорил Ульрих, – они ведь даже польского не знают.

– Родители этих выродков в свое время приползли к нам, – тут же грубо оборвал брата Карл, – они живут на нашей земле, едят нашу еду, носят нашу одежду, зарабатывают наши деньги, при этом паспорта сохранили свои польские, чтобы не платить лишних налогов. Типично еврейское поведение. Для них нет понятия родины, для них есть только понятие выгоды.

Штенке закивал, соглашаясь с Карлом.

– А теперь чертов сейм смекнул, что под шумок можно от них окончательно избавиться, и протащил свой декрет, – проворчал Штенке.

Это был тот случай, когда спорить со Штенке было глупо. Даже Франц промолчал. Польское правительство внезапно издало новый закон, согласно которому все поляки, проживающие за границей больше пяти лет, лишались гражданства. Все прекрасно понимали, кто эти «поляки, проживающие за границей» и чем это грозит Германии: через несколько дней они официально перестанут быть гражданами Польши, и обратно их не депортировать.

– Можно только поаплодировать пшекам: так нарядно избавиться от пятидесяти тысяч евреев одним махом, – безрадостно подытожил Штенке.

Я считал, что Польшу следовало поставить на место за такую свинью с евреями, подложенную Германии.

Вскоре, как и предсказывал Франц, в лагерь начал прибывать транспорт с наших новых территорий: весной – с политическими арестантами из Австрии, среди которых попадалась и крупная рыба уровня бургомистров, затем осенью – из Судетской области. А посему в Дахау затеялась масштабная перестройка. Начался снос старых фабричных зданий, вполне добротных и способных простоять еще не один год, но с одним значительным минусом – плохой вместительностью. На их месте планировалось возвести тридцать пять новых просторных одноэтажных сборно-щитовых бараков, каждый около сорока метров в длину.

– Весь сектор впишем в прямоугольник двести на сто метров, – объяснял специально приехавший из Берлина архитектор, водя указкой по большой схеме, висевшей на доске, – его мы обнесем рвом. Вот здесь будет возведено бетонное укрепление высотой не менее трех метров. В этих точках, как и ранее, будут размещаться наблюдательные вышки с пулеметчиками, однако мы добавим еще одну здесь и одну вот здесь. Впрочем, эта точка еще на утверждении у коменданта, но, думаю, он утвердит. Конечно же, по этой границе пройдет колючая проволока с током высокого напряжения. Как видите, побег из этого места категорически исключается. Попросту невозможно.

И он победоносно глянул на нас поверх крохотных очков-половинок.

– А с нашей зоной что? – спросил один из охранников.

– По желанию заказчика зона СС реконструируется лишь частично. Добавим складские помещения и, конечно же, новые здания для проживания. По нашему проекту жилой фонд будет расширен для проживания как минимум трех тысяч охранников.

Штенке присвистнул.

– Знатно расширяемся, – одобрительно кивнул он.

– Что-то будет, – шепнул мне Франц.

Очередная волна арестов прокатилась неожиданно. И волной этой накрыло почти двадцать тысяч тех самых польских евреев. Поначалу, пока их польские паспорта еще были действительны, Германия пыталась спешно депортировать их – переполненные вагоны и грузовики следовали на границу с Польшей один за другим, – но столкнулась с неожиданным противодействием другой стороны, которая не жаждала раскрывать объятия своим блудным, но пока еще сынам. Придираясь к самым незначительным мелочам в документах, польские пограничники в большинстве случаев отказывали в пересечении границы. Те, кому все же удавалось перейти границу, оказывались без средств, поскольку депортированным разрешалось вывезти из Германии не более десяти марок на человека. В Польше они селились в сараях, школах, больницах, библиотеках, на вокзалах и даже на конюшнях. В конце концов, испугавшись сумасшедшего наплыва, поляки окончательно объявили о закрытии границы в районе Збоншина, где на тот момент скопилось почти десять тысяч человек.

– Слышал, нашим пришлось гнать это упрямое стадо через границу хлыстами.

– Кой толк в этих усилиях? Когда они дошли до польской границы, оттуда выскочили поляки и погнали эту толпу обратно штыками. Говорят, так и метались до вечера между границами. Еще умоляли наших парней о сострадании и просили пустить обратно.

– Пусть пеняют на польское правительство, которое довело до этого.