Виленские коммунары

Но, чтобы не влипнуть с ним, поспешил расплатиться, дал ему десять рублей и отпустил домой. Возница аккуратно завернул деньги в тряпицу, спрятал в карман, переложил в другой, несколько раз пощупал, надежно ли спрятаны, наконец повернул коня и пустил своей дорогой назад.

А отец с красноармейцем направились к деревне Гуры.

Гуры, потом Дворчаны, лесок, а там уже дачи, Антоколь.

Но темно, ночь, в городе военное положение. Поэтому посоветовались и решили заночевать в Гурах. От Вильно километра три — четыре, совсем рядом.

В деревне у отца нашлись старые знакомые — свояки Туркевича. Зашли к ним. Праздник, святки, по хатам гуляют. А что творится в Вильно, знают мало… Каких-то, говорят, большевиков поймали и постреляли… У отца сердце екнуло…

А как на Вороньей — сдалась ли, держится ли еще, — никто не говорит. Ох, темнота! Интересуются: далеко ли Красная Армия, правда ли, что она загоняет всех в коммуну? Отец пожал плечами: работает в лесу, на лесопилке, откуда ему все знать…

* * *

На другой день (4 января) около девяти или десяти часов утра они уже были на Антоколе. Видят: польские патрули стоят. Все больше — молодежь, учащиеся, паничи.

Зашли в чайную. Сели. Отец за один столик, красноармеец — за другой. Будто не знают друг друга.

Вскоре заглянул легионер с польской повязкой на рукаве: белое с малиновым.

— Коллего! А цо слыхать? — с подчеркнутой любезностью, вежливо спросил отец. И приглашает выпить чайку.

— Ох, цала ноц на варте…

— То можэ вудки?

Хозяйка подала.

У легионера развязался язык. Болтун оказался то ли сержантом, то ли плютановым, командовал своим отдельчиком.

— Ну, как наша оборона? — спрашивает отец. — Большевицы, пся крев, близко. Тжэба брониться. Хватит ли у нас сил?

Легионер успокоил его, что сил хватит, на подходе новые части. Отец, однако, высказал беспокойство: дескать, одними ружьями не оборонишься, есть ли орудия?

— О, юж цала батэр’я пшыехала и стой на Кальварыйскай улицэ: тшы тшэхцалювки и една шэстицалювка!

Спрашивать о Вороньей отец не решился. Пришел из деревни, откуда ему знать, что творится в городе… Но сердце, рассказывал, замирало: держатся ли, жив Матей или уже?

Распрощался с болтливым воякой и что было мочи поспешил домой. Отец — впереди, а сзади, в некотором отдалении, не отставая, красноармеец.

По пути отец купил в киоске газету. Развернул — и на первой же странице прочитал о Вороньей… Не все понял: о главном, видимо, писали раньше, теперь шли несущественные дополнения. Отец совсем упал духом.

«Опоздала Красная Армия… Должно быть, все там погибли».

* * *

Вот и наша квартира. На двери замок, никого нет. Отец — к дворнику:

— Где мои? Юзя, Антоний?..

Дворник печально покачал головой.

— Твои! Где же ты, брат, был, что ничего не знаешь? Антония, беднягу, без тебя вчера похоронили. Отнесли на Росу…

— Как похоронили?!

И дворник рассказал ему, что слышал от Юзи. Похоронила она отца и теперь бегает где-то плачет-надрывается…

— Где же все-таки ты был? — спрашивает. — И Матей твой где? Не попался ли, случаем, с теми, на Вороньей?

— А что с теми, на Вороньей? — спрашивает отец, а у самого, говорил, — и сердце обомлело, и ноги подкосились: жаль ему стало и меня и всех нас…

— Да несколько человек, которые главные, сами от отчаяния пострелялись, а остальных побрали живыми, держат под замком на Юрьевском, — отвечает дворник. — Судить их будут. Наверняка приговорят к расстрелу…

Тут прибегает Юзя. Вся в слезах… Взглянула на отца, как беспамятная… Открыла квартиру. Отец вышел на улицу и подал знак красноармейцу — хватит, мол, прогуливаться у ворот, можно заходить.

Юзя рассказала обо всем лучше дворника. И очень напугала отца: всех, взятых живыми, видимо, поведут на расстрел, так говорят все в городе…

Отец не рассиживался. Хотел сразу же бежать назад, к Красной Армии. Но красноармеец остановил его. сказав, что нужно походить по городу, побольше разведать.

И как побежал отец, так пробегал весь день, чтобы хоть чем-нибудь да помочь делу. Нигде помощи не нашел. А в комитете своем даже поругался.

* * *

Возвращаться вечером было уже поздно. Вышли лишь на другой день, 5 января, утром. Отец оставил Юзе немного денег, — похоронив своего отца, ей не на что было и пообедать, и зашагал с неразлучным дружком назад, к Ново-Вилейке.

Теперь Гуры обошли, решили идти полем.

В одном километре от Ново-Вилейки свернули в деревню, чтобы напиться воды. Навстречу — девушка.

— Куда вы? — спрашивает.

— В Ново-Вилейку.

— Не дойдете. Большевики! Застава!

Пришли на заставу. Повели их в штаб. Мохначев уже здесь. Говорит:

— Мы уже знаем. В Вильно товарищи пострелялись…

— Они тех, кого взяли живыми, хотят расстрелять, товарищ командир полка!.. — взмолился отец.

— Ну уж, расстрелять! Побоятся. Станут расстреливать — станем расстреливать и мы. Да и не поспеют: вечером будем в Вильно.

— У поляков, — говорит отец, — батарея и кавалерия. И пехоты много понаехало…

— Знаем, знаем, — улыбается Мохначев. — И все равно вечером будем в Вильно.

И пошел отец вместе с полком назад, наступать на Вильно.

X

ОСВОБОЖДЕНИЕ