Однако тело Вильгельма продолжали преследовать злоключения. В Кане его встретила процессия во главе с аббатом Жильбером, но на пути в монастырь в городе вспыхнул пожар, и все, за исключением монахов, бросились его тушить. На похоронах было множество нормандских епископов и аббатов, в том числе и освобожденный из тюрьмы Одон Байеский и оправившийся от болезни Ансельм Бекский. О присутствовавших мирянах сведений у нас нет, однако из сыновей короля присутствовал только Генрих. После заупокойной службы с речью выступил Жильбер, епископ Эвре. Он восхвалял военные успехи Вильгельма, мир и правосудие, царившие при нем, а также его заботу о церкви и о слабых. В заключение он попросил всех молиться, ходатайствуя перед Богом о спасении души покойного, ибо все люди грешны, и если Вильгельм обидел кого-нибудь, епископ просил простить это покойному. Тут из толпы вышел некто Асцелин Фиц-Артур и заявил, что земля, на которой они находятся, принадлежала когда-то его отцу Артуру и что Вильгельм несправедливо отобрал ее, чтобы основать церковь. Затем Асцелин предъявил свои права на землю и запретил захоронение тела в своих владениях. Его поддержали феодалы с соседних земель. Священнослужителям и баронам тут же пришлось собрать 60 солидов, чтобы заплатить Асцелину за могилу, и, кроме того, они пообещали, что он получит столько же за остальную часть земли. Тем временем тело лежало на дрогах — его должны были похоронить в каменном саркофаге, уже поставленном в яму. Когда тело положили в могилу, оказалось, что оно настолько тучное, что не помещается в ней. Стали давить и нанесли телу сильные повреждения, из-за чего церковь наполнилась зловонием, которое нельзя было заглушить даже обильным воскурением ладана. Обряды пришлось поспешно закончить. В свете всего этого неудивительно, что Ордерик Виталий завершает восьмой том своей «Истории церкви» размышлениями о таком жалком конце столь могущественного человека.
ЭПИЛОГ
Уильям Мальмсберийский начинает четвертый том своей книги следующими словами: «Я знаю, что многие считают глупостью с моей стороны писать о деяниях королей нашего времени и говорят, что в истории о современных событиях говорить правду зачастую рискованно и поэтому здесь в чести ложь, ибо рассказывать о деяниях сих дней допустимо, если они добрые, но опасно, если они злые». Гильом де Пуатье, столкнувшись с той же трудностью, решил просто скрывать или оправдывать недостойные поступки Завоевателя. Однако то, как именно он защищает Вильгельма, достаточно интересно. В Западной Европе после завершения эпохи язычества и до начала Крестовых походов было нелегко придать образ героя-христианина человеку, запятнавшему себя кровью собратьев-христиан. Тем не менее Пуатье, насколько это возможно, показывает, что совершаемое Вильгельмом насилие не противоречило понятию справедливой и даже христианской войны. Говоря о завоевании Англии, он утверждает, что уничтожить тирана-клятвопреступника, которого поддерживала еретическая церковь, было законным, похвальным и богоугодным делом. Норманны, одновременно свирепые и благочестивые, во многом способствовали укреплению в Италии, Испании и Англии тех настроений, которые привели к крестовым походам.
Любой историк предстает перед неразрешимой проблемой, когда обнаруживает эту двойственность, сочетание самых высоких идеалов с самыми низменными мотивами. Обращая внимание лишь на внешнюю сторону, он может показаться наивным, а попытавшись показать этих людей только изнутри, — циничным. Нет ничего проще, как назвать кого-то праведником или негодяем. Однако для того чтобы судить человека, который, нимало не смущаясь, оправдывает свои эгоистичные деяния нравственными принципами, нужен тонкий подход опытного исповедника. Вильгельм, этот растолстевший и запятнанный кровью воин, был, кроме того, по меркам своего века, набожным человеком, который стремился к правосудию. Возможно, именно на этом нам и стоит оставить обсуждение данного вопроса. Когда английские историки пишут о Вильгельме, они сталкиваются с еще большей трудностью, так как даже девятьсот лет спустя страсти вокруг завоевания Англии еще не утихли. Тем не менее следует осознавать, что у историка могут быть предубеждения, к которым нужно относиться терпимо.