Вильгельм Завоеватель

Однако герцог не отчаивался. Он искренне верил в удачу, хотя иные поговаривали, будто за ее благоволение он, как человек чересчур расчетливый, заплатил слишком малую цену, а для успеха великого дела требуется куда больше затрат. Но что бы там ни утверждали злые языки, вера в победный исход его похода была непоколебима. И вот, всецело положась на волю провидения, Вильгельм повелел провести в честь Господа нашего пышные молебны и шествия войск. Во время торжественных процессий он вместе с другими военачальниками нес реликвии святого Валерия Люксейского, основателя Леконского аббатства. То было поистине восхитительное, волнующее, невиданное зрелище: почти пятьдесят тысяч воинов шествовали стройными колоннами вдоль морского берега, распевая молитвы и гимны во славу Всевышнего.

Наконец большой медный флюгер, венчавший мачту «Моры», повернулся на север! Ветер подул с юга. Над лагерем вознесся громогласный ликующий крик, который тут же подхватили трубы — они гремели по всему побережью. И тут же началась посадка на корабли: хоть мы и спешили, но порядок старались не нарушать. Это было как нельзя кстати! Ибо многие воины, причем далеко не робкого десятка, уже были готовы нарушить клятву, покинуть герцога; их примеру собирались последовать и другие. Благоприятный ветер, однако, развеял все сомнения, возродил пошатнувшуюся было веру и вновь сплотил нас воедино. Разувшись, мы с радостью двинулись каждый на свой корабль. Герольд возгласил о том, что всем стругам по выходе в море надлежит бросить якоря. Тысяча шестьсот кораблей, ясное дело, не могли одновременно покинуть бухту, но не могли они и отправиться в плавание самостоятельно. Все должны были снова собраться вместе на некотором удалении от берега и держаться «Моры» до тех пор, покуда на мачте флагмана не вспыхнет сигнальный огонь и трубы не возвестят о том, что пришло время поднимать паруса.

Я взял на себя скромный труд описывать лишь то, что видел собственными глазами. А посему рассказ о нашем плавании будет недолгим. В это время года ночь наступает довольно быстро, и ты не успеешь опомниться, как окружающие тебя предметы в мгновение ока растворяются во тьме, превращаясь в едва только различимые неясные силуэты. Мы с Гераром и другие оруженосцы плыли на «Море». Я долго всматривался в морскую даль, силясь объять взглядом бескрайний горизонт. В памяти моей запечатлелась лишь одна картина: нескончаемая череда качающихся мачт, устремленных ввысь, к тронутому багрянцем небосводу. Вскоре все корабли словно растаяли, превратившись в неподвижные тени, и в наступивших сумерках посверкивали лишь глаза да клыки чудовищ, что украшали их носы. Уходящий день, однако, все еще играл бликами на гребнях волн, размеренно катившихся по морю. А струги все прибывали и прибывали; убрав паруса, они бросали якоря рядом с нами. На «Море», да и на других кораблях царило странное затишье, изредка нарушаемое окриками мореходов, которые делились между собой предположениями о силе ветра и волн: ведь это же была их родная стихия!

Когда на мачте «Моры» вспыхнул огонь, стояла кромешная мгла. Вслед за тем грянули трубы, их призыв подхватили сигнальные рожки, потом затрубил один рыцарский рог, а за ним и остальные. Тем самым корабли давали друг другу знать, что сигнал с флагмана принят. На «Море» подняли парус, и он мгновенно наполнился ветром, который заметно посвежел. И флагманский струг устремился вперед, рассекая носом волны, с шипением проносившиеся вдоль бортов под нашими щитами. На сей раз мы снялись с якорей одновременно! Небо было затянуто облаками, но в просветах между ними нет-нет да и проглядывали луна и звезды, и кормчие уже не боялись потерять из виду сигнальный огонь «Моры», хотя они были уверены, что рано или поздно это непременно случится, корабли разбросает по морю и к берегам Англии они будут подходить поодиночке. Но шум валов, пенившихся под форштевнями, обнадеживал: каждый знал, что где-то совсем рядом идут другие корабли.

Нам велели ложиться спать, чтобы к завтрашнему утру мы вновь были бодрыми и полными сил.