Вильям Гарвей

Светильник был уже зажжен до него. Предшественники подготовили почву. Но зажженный ими свет горел робко и неуверенно, освещал только отдельные уголки знания, не охватывая его целиком. И эти отдельные, вырванные у тьмы островки не объединяла ни одна сколько-нибудь ясная и четкая доктрина.

Гарвей размышлял: "Опыт... Как много он значит... Я могу, например, предположить, что артерии где-то соединяются с венами, - опыт покажет, верно ли мое предположение. Если я ошибся, это потребует новых опытов. Так создается логическая цепь, она поведет меня дальше, и все время эксперимент будет спасать меня от вступления на ложный путь..."

Падуанский университет, где учился Гарвей

Он вскрывал и препарировал без устали, он много занимался и опытами на животных. Места соединения вен и артерий не были обнаружены.

И неудивительно, ведь переходное звено от артерий к венам - тончайшие волосяные сосуды, капилляры, - можно разглядеть только в микроскоп, а микроскоп был изобретен лишь несколько десятков лет спустя. Гениальное предположение Гарвея об артериовенозных соединениях получило свое подтверждение только через четыре года после его смерти: в 1661 году ученый Мальпиги открыл капилляры.

Тогда Гарвей попытался подойти к вопросу с другой стороны: "Быть может, - допускал он, - кровь действительно просачивается через поры в перегородке сердца, как это утверждают ученые?"

Снова опыты на живых животных и трупах людей - никаких пор он не обнаружил.

Он многократно наблюдал на различных животных деятельность сердца и знал, что правый и левый желудочки сокращаются одновременно. Как же в таком случае может перекачиваться что-нибудь из одной полости в другую? И как через слепые невидимые отверстия может проникнуть кровь из правой половины сердца в левую? Скорее наоборот - воздух пойдет в правую половину! Однако в венах, идущих из правого сердца (Правым и левым сердцем принято называть две половины сердца, разделенные перегородкой и заполненные разной по своему составу кровью - венозной и артериальной), течет кровь, а не воздух...

В ходе экспериментов Гарвей окончательно убедился, что и артерии полны кровью и что это является нормальным их состоянием. Кроме того, он увидел, что сердечная перегородка плотнее, чем какая-либо другая часть тела, за исключением костей и нервов.

"Я почти готов думать, - в отчаянье восклицает Гарвей, - что движение сердца может быть известно только одному богу!"

Как и остальные медики, он посещал лекции и по другим предметам. Слушал увлекательные беседы Галилея по вопросам механики.

- Мы создаем совершенно новую науку, - говорил Галилей, - предмет которой является чрезвычайно старым. В природе нет ничего древнее движения, но именно относительно него философами написано весьма мало значительного...

А Гарвей слушал это и с горечью думал: "Нельзя сказать, чтобы о движении сердца и крови было мало написано, но тайна этого движения так и осталась нераскрытой... А ведь оно тоже одно из самых древних движений!.."

- Было замечено, что бросаемые тела, - читал Галилей, - или снаряды описывают некую кривую линию, но того, что эта линия является параболой, никто не указал.

"Ну, конечно, - думал Гарвей, - от простого наблюдения до научного вывода - долгий путь!"

За примером недалеко ходить: учитель Фабриций так хорошо описал венные заслоночки, так долго и старательно наблюдал их. А выводы? Выводов он не сделал.

Эти самые таинственные заслоночки не давали покоя молодому исследователю. Он смутно догадывался об их назначении... и боялся догадываться, высказать свою догадку вслух. Он был еще робок, не чувствовал за собой права на научные обобщения, на активное вмешательство в деятельность такого большого ученого, как Фабриций.

Но, помимо воли, он вмешивался. Беспокойная натура искателя толкала его на новые и новые эксперименты, а учитель охотно помогал ему. Правда, случалось, что Фабриций сердился. Особенно когда Вильям задавал какой-нибудь чересчур уж крамольный вопрос. Было ли это выражением неудовольствия или опасением за судьбу любимого ученика? Этого Гарвей так и не узнал.

Лекции в университете начинались на заре. После лекций можно было немного отдохнуть, прежде чем приступить к опытам. Вильям использовал перерыв между лекциями и практическими занятиями для прогулок. Это было приятно и полезно - размять ноги после нескольких часов сидения в душной, пахнущей сыростью аудитории.

Он выбирал далекие маршруты, стараясь всякий раз хоть немного изменить путь, чтобы обогатиться каким-нибудь свежим впечатлением, и, предавшись мыслям и созерцанию, размеренным быстрым шагом отмахивал намеченное расстояние.

В. Гарвей демонстрирует свои опыты