Вильямс

Первоначальная его аудитория становилась для ученого недоступной — он почти не мог читать лекций, ему было трудно выступать с кафедры.

Но через газетные листы, через тома учебников, издаваемых массовыми тиражами, через радиолекции, могучий голос ученого доходил до его все разраставшейся аудитории.

Вильямс всю свою жизнь мечтал о творческой, созидательной работе. Ему было невыносимо тяжело в железных тисках старого строя, когда замыслы Вильямса, как и других передовых ученых, не находили и не могли найти себе применения. Поэтому-то, говорил Вильямс, так много трагического в судьбе научных деятелей капиталистического общества, «поэтому так много рассуждающих и объясняющих мир и мало среди них людей, практически претворяющих научные идеи в жизнь, в творчество, изменяющих мир вещей и природу».

Вильямс мечтал всю свою жизнь о преобразовании природы, о подчинении ее воле и разуму человека.

И вот теперь, когда его мечты стали все полнее претворяться в жизнь, он хотел принять в этом великом преобразовательном труде самое деятельное участие, отдать ему все свои силы, которые у него оттого и не иссякали, что он дожил до осуществления великой цели, рождавшей в нем великую энергию.

Вильямс видел, что советские люди стали подлинными хозяевами жизни, что только новый, социалистический строй ведет к преобразованию природы, и Вильямс был горд сознанием того, что его мысли, его труды и многолетние научные иска ния помогают советским людям в их творческой деятельности.

Вильямс любил и понимал природу, он был знатоком природы родной страны и многих стран мира.

Радуясь преобразованию и украшению природы, начавшимся в родной стране, он с гневом говорил о том, что делается за ее пределами. Он говорил прежде всего о том, что творилось в хорошо ему известной Америке: о разрушении почвы на миллионах гектаров, об истреблении лесов, об эрозии и пыльных бурях, о хищнической системе монокультуры.

Он писал: «При капитализме природа подчинена не человеку, она подчинена грабежу. По окончании грабежа капитал от природы оставляет пустыню. Господство капитала над природой призрачное и обманчивое, причем и это господство он получает ценою гибели миллионов человеческих жизней и своей неизбежной гибелью. Ярче всего это проявляется в области сельского хозяйства».

И Вильямс противопоставлял этому начинавшуюся борьбу советского человека за преобразование природы.

Ученому виделась картина дальнейшего расцвета родной страны, и в этом он черпал свою неиссякаемую бодрость, стремясь отдать все свои знания и опыт, накопленные им более чем за полстолетия, великому делу преобразования природы Советской страны.

Он считал, что чем он старше, тем напряженнее должен работать, чтобы успеть сделать побольше. Вильямс был требователен и к своим сотрудникам, безжалостно бракуя небрежную работу, но молодых работников он старался нагружать поменьше.

Как-то один из давнишних его сотрудников, человек пожилой, заговорил со своим руководителем об отпуске.

Вильямс искренне удивился:

— Зачем вам отдыхать? Нам с вами, старикам, отдых ни к чему, пусть молодые отдыхают.

Он говорил:

«Молодежь слишком загружать нельзя, а нас, стариков, можно и должно: надо молодежи дать окрепнуть, а стариков использовать до конца, а дело старика свои силы рассчитать».

И он рассчитывал свои силы таким образом, что работал ежедневно с самого утра до позднего вечера, не ведая дней отдыха, пренебрегая отпусками, категорически отказываясь от санаториев и курортов.

Вильямс попрежнему не замыкался в узкий круг научных проблем и успевал интересоваться всем. Больной, почти неподвижный человек, он был в гуще жизни и относился ко всем событиям, происходившим в стране и за ее пределами, не как наблюдатель, а как самый деятельный участник трудов и борьбы.

Никогда еще до этого времени, до середины тридцатых годов, не было у него таких тесных связей с народом. К нему люди приходили ежедневно, одиночками и большими коллективами, к нему приезжали делегации колхозников из районов травопольных МТС, ехали агрономы-новаторы, искавшие у него поддержки, приходили пионеры и школьники — члены кружков юных натуралистов.

Двери его лаборатории, как всегда, были широко открыты. Вильямс любил эти встречи, жадно расспрашивал колхозников о новых приемах агротехники, приведших к получению высоких урожаев, интересовался всеми колхозными новостями. С особенным интересом он вел расспросы о ходе внедрения травопольной системы.

Беседы ею с посетителями затягивались на многие часы: «старший агроном Советского Союза» подробно и обстоятельно отвечал на все вопросы. Любая подобная беседа представляла собой своеобразный отчет ученого перед народом.

Вильямс веселел после таких встреч, радуясь каждому новому успеху колхозников в деле борьбы за повышение плодородия советской земли, за стахановские урожаи.

Особенно любил ученый встречи с детьми. Он говорил, что пионеры и школьники еще недостаточно привлечены к огромному делу перестройки сельского хозяйства, к борьбе за преобразование природы.