Просветитель прошептал так тихо, что я еле расслышал его посреди мягкого стрёкота крыльев Матки Анухе. Насекомые словно прочитали его мысли, они тут же принялись ползти к нам. Медленно, будто хотят поздороваться, но это обман для дураков. Я машинально схватился за рукоять клинка, хотя смысла в этом абсолютно никакого. Даже одну гусеницу не прикончу, а тут их не меньше тысячи. Целое море насекомых, на которых Матка плавает как на волнах, практически парит в воздухе без помощи своих огромных крыльев. От них тянется нежный ветерок, а мне советуют убить это существо.
— Нет, не должны.
Губы сами по себе двигались, однако я всё равно не удивился своим выводам. При виде этого величественного насекомого все старые переживания теряют любой смысл. Единение со столь красивым существом совершенно выбивает порывы испортить картину. Уверен, я такой не первый, и те, кто уже добрались досюда раньше моего, просто ушли с миром. Я же ощутил желание прыгнуть вниз, к гусеницам. Они меня сожрут, да и пускай. Мой путь совершенно незазорно окончить именно здесь.
— Нис!
— Сам и убивай её.
Ноги задрожали не только от бессилия. Анухе ускорились, заползая к нам. Они впивались прочными лапками в каменные своды, облизывая своими склизкими брюшками каменную горизонталь. Верещат, на своём языке грозятся убить нас. А я чувствую себя в безопасности, я отпустил клинок, дав ему безвольно висеть на бедре. Это
Просветитель схватил меня за руку, не дав свалиться с обрыва. В его глазах вновь выступили слёзы, он сгорбился так сильно, что стал одного роста со мной. Ищет во мне согласие, но видит только решимость слиться с Маткой. Он уже проиграл, пусть ещё этого не понимает.
— Доставай клинок. Мы будем рубить её. Ты и я!
Хватается за крупицы устаревших планов. Смешно видеть его таким. И будто секира его уменьшилась в размерах, согнулась, как резиновая, ненастоящая, способная напугать лишь в первые секунды, а потом фальшь разглядит даже слепой.
— Нис! Ты меня слышишь?
— Слышу. Но не слушаю.
Я не стал вырывать свою руку из хватки Просветителя. Он меня остановил сам. Мужчина, оказавшийся один в своей вере, отступил от меня и вынул оружие. Прочная стойка всё равно не спрятала страх, и я шагнул назад, чтоб точно увидеть всё от начала до конца. Его разорвут на части, и Троебожие ему не поможет. Я в этом уверен.
Гусеницы рядом, слышу их скрежет. Мандибулы, ножки, тельца. И они бегут не за мной, как бы ни выглядела странно вера в это. Я в полном спокойствии присел, отложил ПП — тот мешался, упираясь в бедро. Клинок так же отбросил в сторону, он затерялся в темноте жёлоба, по которому мы сюда добрались. Не хочу воевать, не хочу убивать, и… кольцо Просветителя загорелось ярким пурпурным светом. Я решил, что брежу, но всполохи повторились, и чем ближе были гусеницы, тем сильнее пылало украшение в бороде представителя культа.
— Нис! Прячься за мной!
Повинуясь старым привычкам и выдрессированным позывам, я соскочил с места и спрятался за спиной Просветителя. Он дрожал от страха и продолжал закрывать меня от быстро мчащейся угрозы. Я сжался в комок, прижав колени к груди. Трепет перед Маткой улетучился безвозвратно, тело обуял неконтролируемый ужас. Меня обманули, как ребёнка заставили поверить, что я в безопасности. Я даже оружие выкинул, оставшись с голыми руками. Кажется, в моей голове поселились насекомые, и они смеются надо мной. Само собой, ведь «этот идиот сам сдался, и теперь он не доставит проблем, можно его сожрать».
Первая гусеница высунула голову, взмах секиры тут же отправился ей навстречу. Башка насекомого отделилась от тела и полетела вниз. Матка задвигалась, грузно поворачивая своё исполинское тело в нашу сторону. Она заскрежетала мандибулами, и каждое их соприкосновение отдавалось во мне как звон колоколов. Церкви культа предстали перед глазами в нахлынувшем потоке воспоминаний. Тут же насекомое слилось своей концепцией с Троебожием, и я посмеялся про себя, ведь начал сходить с ума.