Вилька и Мишка в тылу врага

-Шутник, - усмехнулся Гнилов, - лучше вам никому не попадаться. Идите всё время на восток, может, повезёт. Мы остаёмся здесь, будем сдерживать противника, сколько сможем, чтобы больше беженцев смогло уйти. Задача ясна?

-Задача ясна, - сказал я.

-Переодевайтесь.

-Прямо здесь? – удивился Мишка.

-А что тебя не устраивает? – спросил Гнилов, - тебе предоставить примерочную?

-Не спорь, Мишка, - буркнул я, - всё лучше, чем в этой хламиде.

Мы быстро переоделись в ставшую уже родной одежду и снова встали перед командирами.

-Меня беспокоит еврей, - поморщился комиссар, - сразу расстреляют.

-Может, сделаем из него испанца? – предложил я, сам не понимая, откуда взялась эта идея.

-Что ты имеешь ввиду? – поинтересовался командир.

-Он необрезанный. Пусть будет Мигель. Как твоя фамилия, Миш?

-Санкин, - проворчал Мишка.

-Во! Будет Санчес! Мигель Санчес! Санчо с ранчо.

-Сам ты сранчо! – возмутился Мишка, - мужчины заржали.

-Да не кто! - оправдывался я, - а откуда! Санчо с Ранчо. Ранчо, понимаешь? Вот если бы ты испанский знал!

-Я знаю испанский, - неожиданно сказал Мишка-Мигель.

Все замолчали, переваривая новость.

-У меня папа испанец, а мама еврейка. Я ещё немного немецкий знаю.

-Да ты находка! – восхитился командир, - тебя бы в разведку, цены бы не было!

-До первого немца, - скептически сказал Гнилов, - они не стали бы проверять, похож, значит еврей, а евреев или в гетто, или к стенке.

-Значит, не должен попасться, понял, Мигель? Понял, Вилли?

-Поняли мы, - угрюмо ответил я.

-Извините, ребята, но это единственный наш шанс известить командование о нас, - сказал командир, - мы не вернёмся. Все останемся здесь. Так что делать вам с нами нечего. Сейчас идите на кухню, берите вещмешки, и в путь.

Командир вышел из-за стола и протянул нам руку: - Зовут меня Зосима Петрович, запомните, и прощайте. Комиссара звать Семён Михайлович, как Будённого. Запомните тоже, передайте нашим, где мы погибли. Всё, идите.

Мы с Мишкой зашли на кухню, где пожилой повар… ну, как пожилой, лет за сорок.

Я, почему-то подумал, что сам старше него, хотя был ребёнком.

-Меня все кличут Митричем, - представился повар, передавая нам вещмешки, - здесь хлеб, сало, консервы. Откроете? Нож опасно вам давать, найдут, не пощадят.

-Откроем, дядя Митрич, - уверенно сказал я, - есть захотим, откроем.

Митрич привлёк нас к себе и поцеловал в лоб каждого:

-Дома такие же двое остались, - смахнул он слезу, - ещё двое воюют. Ну, всё, идите, не ровен час немцы нападут.

Простившись с Митричем, вышли на околицу, где постовые, не утерпев, пожали нам руки и указали на дорогу, по которой нам предстояло идти.

Шли мы долго, солнце поднялось уже высоко и немилосердно жарило. Мишка был в кепке, мне же давило прямо на темечко, и голова снова начала гудеть.

Наконец, впереди мы увидели густую зелень: или лес, или роща. Приблизившись, увидели реку. С обрыва до реки было метров пятнадцать, и представлял склон собой замечательный песчаный пляж, полого уходящий к воде.

Мишка радостно вскрикнул, и бросился было вниз, я еле успел перехватить его, чуть не на лету.

-Мишка, стой! Не видишь, ни одного следа на песке?

-Ну и что? – недовольно спросил Мишка, вырываясь из моих рук.

-Как ну и что? Наследим, кто-нибудь придёт, и найдёт нас!

-Кто придёт? Кто найдёт?

-Минька, ты что? Забыл? Война идёт.

-Так мы в тылу, свои здесь! – Я хмыкнул:

-Запомни, Минька, на войне бывает, что свой хуже врага.

Мишка послушался, и мы, отойдя в сторону, где начинался спуск с кустами и травой, осторожно дошли до реки.

Здесь мы, выбрав кусты погуще, разделись догола и вошли в прохладную воду без визгов и воплей, что обязательно бы сделали в мирное время.

Напились прямо в речке, жадно глотая воду, пахнущую песком и илом.

Накупавшись вволю, выбрались на берег и присели отдохнуть на вынесенное половодьем бревно. Мишка нашёл где-то удобную увесистую дубинку и теперь играл с нею, прикидывая, как он бил бы ей кого-нибудь по голове.

-Больно? – спросил он меня, указывая взглядом на низ живота.

Я посмотрел и снова почувствовал тянущую боль.

-Сейчас не очень, - ответил я, - но тогда я чуть с ума не сошёл от боли, даже упал, ноги не держали.

-Гад! – с чувством сказал Мишка, глядя на реку.

-Кто? – не понял я.

-Да этот, из НКВД. Все они такие. Когда моего батю забирали, его тоже били. У меня на глазах, и у мамы. Потом и маму забрали. Меня в детдом, - Мишка замолчал.

-За что? – глупо спросил я.

-Сказали, что японский и английский шпион.

-А маму?

-Пособница врага народа.

-А я?

-Когда ты помнил, ты говорил, что тоже… Ты не помнишь? – я покачал головой.

-Твоих тоже арестовали, мы с тобой в одном детдоме, интернациональном, имени Розы Люксембург.

-Тогда почему ты мне сказал, что наш дом в Москве?

-А где же? Чем плохо в детском доме? Тепло, одевают, кормят, крыша над головой, учат, - ровным голосом сказал Мишка, не глядя на меня, - хорошо, что ты память потерял.

-Что ж тут хорошего! - рассердился я, - не помнить, как тебя зовут?!

-Зато не помнишь, как брали твоих родителей, - тихо сказал Мишка, и я замолчал.